– Пусти, Ара, я сам буду править, – сказал он.
Ара передал ему штурвал.
– А ты продолжай наблюдение по правому борту. Смотри
только, чтобы солнце не слепило тебе глаза.
– Сейчас схожу за биноклем. Слушай, Том. Почему ты не
хочешь, чтобы я правил и чтобы вахту несли сразу четверо? Ты же очень устал,
даже на остановке у острова не дал себе отдохнуть.
– Четверым сейчас на вахте делать нечего. Это
понадобится позже.
– Но ты уже устал, Том.
– Мне не хочется спать. Понимаешь, если они идут ночами
и близко к берегу, без поломки у них не обойдется. Тогда они вынуждены будут
пристать, чтобы исправить повреждение, и тут-то мы их и настигнем.
– Это не причина, чтобы тебе не знать ни сна, ни
отдыха, Том.
– Я этим делом занимаюсь не для форсу, – сказал
Томас Хадсон.
– Никто никогда так и не думал.
– Слушай, Ара, что ты чувствуешь к этим сволочам?
– Просто думаю: вот мы доберемся до них, перестреляем
сколько нужно будет, а остальных захватим с собой.
– Ну а бойня, которую они устроили?
– Не хочу сказать, что мы на их месте поступили бы так
же. Но им это, видно, казалось необходимым. Не ради удовольствия же они это
сделали.
– А свой, которого они убили?
– Генри несколько раз готов был убить Питерса. Мне
самому иногда хочется его убить.
– Да, такое бывает, – согласился Томас Хадсон.
– Я просто не думаю обо всем этом, вот оно меня и не
беспокоит. А ты вместо того, чтобы изводить себя беспокойными мыслями, лег бы и
почитал. Раньше ведь ты всегда так делал.
– Сегодня я буду спать. Вот станем на якорь, я почитаю
и усну. У нас есть в запасе четыре выигранных дня, хоть оно и незаметно. Теперь
от нас требуется только одно: искать как следует.
– Рано или поздно они попадут к нам в руки – не к нам,
так к другим, – сказал Ара, – Не все ли равно? У нас есть своя
гордость, но это гордость особая, о которой люди понятия не имеют.
– Да, я и забыл, – сказал Томас Хадсон.
– Это гордость без тщеславия, – продолжал
Ара. – Дерьмо ей брат, неудача – сестра, а со смертью она в законном
браке.
– Велика должна быть сила такой гордости.
– Очень велика, – сказал Ара. – Ты о ней не
забывай, Том, и не изводи себя попусту. У нас тут у всех эта гордость есть,
даже у Питерса. Хоть я и не люблю Питерса.
– Спасибо тебе за твои слова, – сказал Томас
Хадсон. – Мне иногда, правда, до того невтерпеж становится, думаешь, хрен
с ним со всем.
– Том, – сказал Ара. – У человека только и
есть что гордость. Бывает, ее у него слишком уж много, и тогда это грех. Ради
гордости все мы иногда делаем то, что кажется невозможным. А мы идем на это. Но
нужно, чтобы гордость была подкреплена разумом и осмотрительностью. Тебе сейчас
этого недостает, и я прошу тебя: будь осмотрителен. Ради нас и ради судна.
– Кого это нас?
– Всех нас.
– Ладно, – сказал Томас Хадсон. – Крикни,
чтоб тебе принесли твой бинокль.
– Том, пойми меня.
– Я понял. И очень благодарен тебе. Я сегодня на
совесть поужинаю и буду спать сном невинного младенца.
Аре не стало смешно от этих слов, а он всегда думал, что
смешное должно быть смешным.
– Постарайся, Том, – сказал он.
Глава 7
Они бросили якорь с подветренной стороны Кайо Круса в бухте
между двумя островами.
– Бросим-ка еще другой якорь, раз уж будем здесь
стоять! – крикнул Томас Хадсон своему помощнику. – Не нравится мне
здешний грунт.
Помощник пожал плечами и наклонился над вторым якорем, а
Томас Хадсон подал судно немного вперед, против течения, глядя, как травянистый
берег медленно скользит мимо борта, а потом дал задний ход и выждал, пока
второй якорь не зарылся как следует в песок. Судно теперь стояло носом к ветру,
а зыбь отлива бежала мимо. Даже в этом укрытом месте ветер был довольно силен,
и Томас Хадсон понимал, что, когда отлив сменится приливом, судно повернет
бортом к волне.
– Ну и черт с ним, – сказал он. – Пусть его
покачает.
Но помощник тем временем спустил шлюпку, и сейчас они уже
травили кормовой якорь. Томас Хадсон увидел, что этот якорь, маленький
«дэнфорт», был сброшен с таким расчетом, чтобы удержать катер носом к ветру,
когда начнется прилив.
– Уж привесили бы заодно еще парочку, – крикнул
он. – Тогда его можно было бы выдать за особой породы паука.
Помощник ухмыльнулся.
– Давай к борту. Я поеду на берег.
– Нет, Том, – сказал помощник. – Пусть Ара и
Вилли едут. Я перевезу их на берег. А потом вторую партию – в Мегано. Хочешь,
чтобы они взяли с собой ninos[113]?
– Нет. Будьте учеными.
Я мирюсь с тем, что мною вертят как хотят. Это, пожалуй,
значит, что мне и в самом деле надо отдохнуть. Беда только в том, что я и
усталости не чувствую и спать мне не хочется.
– Антонио, – позвал он.
– Да? – откликнулся помощник.
– Я возьму надувной матрац, и две подушки, и хороший
коктейль.
– Какой именно?
– Джин с кокосовой водой, с ангостурой и лимоном.
– А, «Томини», – сказал помощник, обрадованный
тем, что Томас Хадсон опять захотел выпить.
– И притом двойной.
Генри забросил на мостик надувной матрац и сам поднялся
следом, держа под мышкой книгу и журнал.
– Тут ты за ветром, – сказал он. – Хочешь, я
раздвину немного брезент для вентиляции?
– С каких это пор со мной такие нежности?
– Том, мы посоветовались и все решили, что тебе нужно
отдохнуть. Ты так себя загонял, никто бы не выдержал. И ты не выдержал.
– Чушь, – сказал Томас Хадсон.
– Может быть, – сказал Генри. – Я говорил им,
что, по-моему, ты в форме и можешь еще держаться и дальше. Но другие
беспокоятся, и они меня убедили. А ты попробуй разубедить. Но сейчас дай себе
все-таки передышку.
