Как будто океан говорит: все мы теперь друзья, и никогда
больше не будет у нас ни ссор, ни схваток, думал Томас Хадсон. Почему он такой
коварный? Река может предать тебя и быть жестокой, но часто она и добра и
благожелательна. Какой-нибудь ручей может стать твоим другом на всю жизнь, если
только ты не причинишь ему зла. Но океан непременно должен обмануть, прежде чем
он расправится с тобой.
Томас Хадсон снова поглядел, как вздымалась и опадала водная
гладь, показывая все островки Минервы так аккуратно и в таком привлекательном
виде, как будто океан старался их продать в качестве завидных участков под
застройку.
– Не принесешь ли мне сандвич? – попросил Ару
Томас Хадсон. – Из солонины с луком или яичницы с ветчиной и с луком.
После завтрака составь вахту из четырех человек и приведи их сюда, и пусть
проверят все бинокли. Я сперва выйду в открытое море, а потом уже повернем на
Антон.
– Хорошо, Том.
Что бы я делал без этого Ары, подумал Томас Хадсон. Ты чудесно
выспался, сказал он себе, и чувствуешь себя как нельзя лучше. У нас есть
приказ, и мы сидим у них на хвосте и тесним их к другим, которые их поджидают.
Ты выполняешь приказ и посмотри, какое прекрасное утро дано тебе для слежки за
ними. Только как-то чересчур уж все хорошо.
Они прошли по проливу, настороженно следя за всем вокруг, но
ничего не увидели, кроме приветливо колышущегося утреннего моря и длинной
зеленой полосы Романо за грядой мелких островков.
– С таким ветром они далеко не уйдут, – сказал Генри.
– Никуда они не уйдут, – сказал Томас Хадсон.
– А мы высадимся на Антоне?
– Конечно. И все прочешем.
– Мне нравится Антон, – сказал Генри. –
Хорошее место, есть где отстаиваться при тихом море так, чтобы никто не тронул.
– Подальше от берега можно и попасться, – сказал
Ара.
В небе показался небольшой самолет; он шел низко и
направлялся к ним. Белый, и маленький, и ярко освещенный солнцем.
– Самолет, – сказал Томас Хадсон. – Скажи
там, чтобы подняли большой флаг.
Самолет летел все в том же направлении, пока не прошел
совсем низко над судном. Тогда он сделал над ним два круга, затем повернул и
ушел на восток.
– Это ему даром бы не сошло, если б это были не мы, а
те, кого он искал, – сказал Генри. – Его бы сбили.
– Он бы успел сообщить координаты на Кайо Франсес.
– Пожалуй, – сказал Ара.
Двое других басков ничего не сказали. Они стояли спина к
спине и просматривали каждый свой квадрант.
Немного погодя тот баск, которого на катере называли Джордж,
потому что его звали Эухенио, а Питерсу не всегда удавалось это выговорить,
обратись к Томасу Хадсону, сказал:
– Самолет возвращается в восточном направлении между
дальними островами и Романо.
– Домой полетел завтракать, – сказал Ара.
– Он про нас доложит, – сказал Томас
Хадсон. – И глядишь, этак через месяц все уже будут знать, где мы
находились сегодня утром.
– Если только не спутает координаты у себя на
карте, – сказал Ара. – Том, смотри, это уже Паредон Гранде. Примерно
в двадцати градусах по левому борту.
– У тебя зоркие глаза, – сказал Томас Хадсон. –
Это он, точно. Поверну-ка я к берегу, и будем искать проход на Антон.
– Положи лево руля на девяносто градусов и, по-моему,
как раз попадешь.
– Во всяком случае, упрусь в берег, а потом пойдем
вдоль, пока не наткнемся на этот чертов проход.
Они шли к длинной цепи зеленых островков, которые сперва
казались торчащими из воды черными кольями, потом постепенно обретали форму и
цвет, а под конец становились видны и песчаные берега. Томасу Хадсону очень не
хотелось менять широкий пролив, ласковые волны, красоту раннего утра в открытом
море на кропотливую работу по прочесыванию лесистых островков. Но поведение
самолета, летевшего сперва в их сторону, а потом круто повернувшего обратно,
могло означать только одно: что на восточном направлении вражеские суда не обнаружены.
Конечно, это мог быть обыкновенный патруль. Но логичнее предположить иное. К
тому же обыкновенный патруль и над проливом прошел бы в обоих направлениях.
Он видел, как Антон, густо поросший лесом и приятный на вид
остров, вырастал перед ним, и, подвигаясь все ближе к берегу, Томас Хадсон
поискал глазами известные ему ориентиры. Надо было найти самое высокое дерево
на вершине острова и точно совместить его с небольшой седловиной на Романо. С
этим ориентиром он мог попасть куда надо, даже если бы солнце било ему в глаза
и вода сверкала, как расплавленное стекло.
Сегодня это не было нужно. Но он все проделал практики ради,
нашел дерево, подумал, что на этом, столь подверженном ураганам побережье надо
было бы избрать ориентиром что-нибудь более долговечное, потом пошел тихонько
вдоль берега, пока дерево не вдвинулось точно в выемку седловины, и круто
повернул. Катер очутился в узкой протоке меж двух мергельных, едва покрытых
водой берегов, и Томас Хадсон сказал Аре:
– Попроси Антонио забросить крючки. Может, выудим
что-нибудь съедобное. В этой протоке целый буфет на дне.
Дальше он прошел уже прямо вперед по своему первому
ориентиру. У него появился было соблазн даже не смотреть на берега, а просто
идти в заданном направлении, но он понял, что это в нем действует тот избыток
гордыни, о котором говорил Ара, и он очень осторожно вел судно вдоль правого
берега, следя за фарватером, а не только полагаясь на далекие ориентиры. Это
было похоже на езду по прямым улицам нового городского района, и приливная волна
бежала в ту же сторону, сперва бурая, а потом светлая и прозрачная. Еще не
добравшись до того места, которое Томас Хадсон заранее облюбовал для стоянки,
он услыхал отчаянные крики Вилли: «Ры-ы-ба! Ры-ы-ба!» – и, оглянувшись, увидел,
как за кормой выскочил из воды большой тарпон. Пасть у него была разинута, он
был огромен, солнце сверкало на его серебристой чешуе и на длинном зеленом
хлысте его спинного плавника. Он яростно дернулся и шлепнулся в воду, подняв
целый вихрь брызг.
– Sabalo[114], – с отвращением сказал Антонио.
– Никчемный sabalo, – сказали баски.
– Можно, я с ним повожусь, Том? – спросил
Генри. – Мне хочется его поймать, хоть он и не годится в пищу.
– Перейми его у Антонио, если на него не нацелился
Вилли. Скажи Антонио, чтобы шел на бак. Будем становиться на якорь.
