– Я для того и пил, чтобы отогнать от себя это.
– Мы всегда пьем для чего-нибудь.
– Точно. Но я ведь без дураков. Я бы тебе не стал
врать, Том.
– Все мы врем. Но я не думаю, что ты бы стал врать
намеренно.
– Ступай на свой мостик, – сказал Вилли. – Я
же вижу, как ты все смотришь на воду, будто это девушка, которая вот-вот уйдет
от тебя. Я больше ничего не буду пить, кроме разве морской воды, а сейчас я
пойду помогу Ара ломать каждую вещь на куски и составлять снова.
– Не пей, Вилли.
– Сказал, не буду, – значит, не буду.
– Верю.
– Слушай, Том, можно тебе задать один вопрос?
– Хоть десять.
– Очень тебе скверно?
– Пожалуй, что очень.
– А спать ты можешь?
– Мало.
– Но прошлую ночь спал?
– Спал.
– Это после прогулки на берегу, – сказал
Вилли. – Ну, ступай наверх и забудь про меня. Я буду заниматься делом
вместе с Арой.
Глава 13
В поисках следов, оставленных немцами, они обследовали
отмель в Пуэрто-Коко, объехали на шлюпке и мангровые заросли в глубине
островка. Там были места, где вполне могла бы укрыться большая шхуна. Но их
поиски ни к чему не привели, к тому же и шквалы начались раньше обычного, и под
проливным дождем море стало взвиваться вверх белыми кипящими всплесками.
Томас Хадсон обследовал всю отмель и, обогнув лагуну, прошел
в глубь островка. Он побывал в тех местах, куда слетаются в прилив фламинго,
видал и стаи ибисов – cocos, – от которых островок и получил свое
название, и парочку розовых колпиц, копавшихся в мергеле на берегу лагуны.
Колпицы были очень красивы – ярко-розовые на фоне серого мергеля, движения
изящные, быстрые, с порывом вперед, но в них чувствовалась удручающая,
вызванная вечным голодом безликость – то, что свойственно некоторым болотным
птицам. Понаблюдать за ними подольше ему не удалось, так как он хотел
проверить, – может быть, люди, которых они искали, оставили шхуну в
мангровых зарослях, а сами поднялись выше, спасаясь от москитов.
Он ничего там не обнаружил, кроме места, где когда-то
обжигали уголь, вышел на отмель и уже сидел в шлюпке у Ары, когда налетел
первый порыв шквального ветра.
Ара обожал выходить на шлюпке в дождь, в сильный шквал, и
Томас Хадсон узнал от него, что поиски ничего не дали. Теперь все уже были на
катере, кроме Вилли, который забрался на самый дальний конец острова за
мангровую рощу.
– А ты что-нибудь обнаружил? – спросил Ара.
– Нет, ничего.
– Под этим дождиком Вилли немного поостынет. Вот отвезу
тебя и за ним поеду. Как ты думаешь, Том, где они?
– В Гильермо. Я бы на их месте туда подался.
– И я тоже. И Вилли так считает.
– Как он там?
– Прямо землю роет. Ты же его знаешь, Том.
– Да, – сказал Томас Хадсон. Они подошли к катеру,
и он взобрался на борт.
Томас Хадсон видел, как Ара развернул шлюпку и скрылся в
белопенном шквале. Потом он крикнул вниз, чтобы ему дали полотенце, и вытерся
досуха, стоя на корме.
Генри сказал:
– А выпить не хочешь, Том? Ты же промок насквозь.
– С удовольствием.
– Неразбавленного рому?
– Что ж, хорошо, – ответил Томас Хадсон. Он сошел
вниз за свитером и шортами и увидел, что люди настроены весело.
– Мы все выпили неразбавленного рому, – сказал Генри
и подал ему налитый до половины стакан. – Я считаю, что, если выпить да
сразу же обсушиться, тогда не простудишься. Как по-твоему?
– А-а, Том! – сказал Питерс. –
Присоединяешься к нашей компании? Мы для здоровья пьем.
– Ты когда проснулся? – спросил его Томас Хадсон.
– Когда бульканье услышал.
– Ват я сам как-нибудь ночью побулькаю, тогда
посмотрим, проснешься ты или нет.
– Не трудись, Том. Вилли проделывает это каждую ночь.
Томас Хадсон решил не пить рома. Потом, увидев, что все пьют
и все держатся бодро и весело, несмотря на невеселые дела, которые их ожидают,
передумал: с его стороны это, пожалуй, было бы слишком педантично и
добродетельно. Кроме того, ему хотелось выпить.
– Давай поделимся, – сказал он Питерсу. – Из
всех сукиных сынов ты единственный, кто спит с наушниками лучше, чем без
наушников.
– Чего тут делить? – сказал Питерс, позволяя себе
отступить от служебной дисциплины. – Ни тебе, ни мне не получится.
– Ну, так наливай себе отдельно, – сказал Томас
Хадсон. – Я это пойло не меньше, чем ты, люблю.
Остальные наблюдали за ними, и Томас Хадсон видел, как ходят
скулы у Генри.
– Пей до дна, – сказал Томас Хадсон. – И
смотри, чтобы твои таинственные механизмы работали сегодня ночью на полную
катушку. Уж ты постарайся – и ради себя и ради нас.
– Ради всех нас, – сказал Питерс. – А кто
здесь на катере самый работяга?
– Ара, – сказал Томас Хадсон и, оглядев их всех,
сделал первый глоток из стакана. – Да и все прочие не хуже, мать их так.
– Твое здоровье, Том, – сказал Питерс.
– Твое здоровье, – сказал Томас Хадсон и
почувствовал, как эти слова холодно и вяло сходят у него с языка. – За
здоровье короля наушников, – сказал он, стараясь восстановить что-то
утерянное. – За всяческое бульканье, – добавил он, теперь уже далеко
шагнув по тому пути, который следовало избрать с самого начала.
– За здоровье моего командира, – сказал Питерс,
слишком натягивая струну.
– Формулировка – дело твое, – сказал Томас
Хадсон. – Уставом это не предусмотрено. Но так и быть. Можешь повторить
это еще раз.
– Твое здоровье, Том.
– Спасибо, – сказал Томас Хадсон. – Но быть
мне последним сукиным сыном, если я выпью за твое здоровье до того, как ты и
вся твоя аппаратура будете действовать исправно.
