Питерс посмотрел на Томаса Хадсона, и дисциплина сковала ему
лицо, а тело его, порядком изувеченное, приняло осанку человека, отслужившего
три срока на пользу дела, в которое он верил, и расставшегося с ним ради
чего-то другого, как это произошло и с Вилли. Он сказал машинально, без всяких
попыток вложить иной смысл в свои слова:
– Слушаю, сэр.
– Твое здоровье, – сказал Томас Хадсон. – И
подвинти там все свои хреновые чудеса.
– Слушаю, Том, – сказал Питерс. Сказал от всего
сердца, без всяких подковырок.
Ну, пожалуй, хватит, подумал Томас Хадсон. Тут я поставлю
точку и пойду на корму ждать появления своего другого трудного ребеночка. Не
могу я относиться к Питерсу так, как к нему относятся остальные. Все его
недостатки известны мне не хуже, чем им. Но в нем что-то есть. Он как ложь, в
которой ты зашел так далеко, что уже недолго до правды. Он не справляется с
нашей аппаратурой – это верно. Но, может, он способен на что-нибудь более
серьезное?
Вилли тоже хорош, подумал он. Один другого стоит. Пора бы
ему и Аре вернуться.
Сквозь дождь и белые всплески волн, закручивавшихся под
хлесткими ударами ветра, он увидел шлюпку. Они поднялись на борт мокрые до
нитки. Дождевиков ни тот, ни другой не надели, а завернули в них своих ninos.
– Здорово, Том, – сказал Вилли. – Мокрая
задница и пустое брюхо – вот все наши достижения.
– Прими моих деток, – сказал Ара, подавая наверх
закутанные в дождевики автоматы.
– Так-таки ничего?
– Ничего в десятикратном размере, – сказал Вилли.
С него лило на корму, и Томас Хадсон крикнул Хилю, чтобы тот принес два
полотенца.
Ара подтянул бакштовом шлюпку и поднялся на борт.
– Ничего, ничего и еще раз ничего, – сказал
он. – Том, в такой дождь нам должны бы засчитать сверхурочные.
– Автоматы надо почистить немедля, – сказал Вилли.
– Сначала сами обсушимся, – сказал Ара. –
Меня хоть выжми. То никак не мог под дождь попасть, то вымок так, что даже на
заднице гусиная кожа.
– Знаешь, Том, – сказал Вилли. – Эти мерзавцы
могут выйти в шквальный ветер с зарифленными парусами. Если только у них пороху
хватит.
– Да, мне это тоже приходило в голову!
– С утра, в штиль, они, наверно, прячутся, а как шквал,
так сразу выходят в море.
– Как ты думаешь, где они?
– Думаю, не дальше Гильермо. А, впрочем, кто их знает.
– Завтра на рассвете мы выйдем и у Гильермо поймаем их.
– Может, поймаем, а может, они уже уйдут оттуда.
– Все может быть.
– Какого черта у нас радара нет?
– А чем он нам помог бы сейчас?
– Ладно, молчу, – сказал Вилли. – Ты меня
извини, Том. Но охотиться с УКВ за объектом, на котором нет радио…
– Да, правильно, – сказал Томас Хадсон. –
Значит, преследование мы ведем плохо? По-твоему, можно лучше?
– Да, можно. Ничего, что я так говорю?
– Ничего.
– Мне бы только поймать этих сволочей и убить всех до
одного.
– А что это даст?
– Ты забыл, какую бойню они устроили?
– Хватит причитать, Вилли. Ты уже давно на морской
охоте, тебе это не к лицу.
– Ладно. Просто я хочу их убить. Такое желание
дозволено?
– Это уже лучше, чем болтать про бойню. Но мне нужен
язык с подводной лодки, которая проводила операции в здешних водах.
– Твой последний язык был что-то не очень
разговорчивый.
– Да. Но ты бы тоже молчал на его месте, если б был при
последнем издыхании.
– Ладно уж, – сказал Вилли. – Можно, я пойду
хвачу, что мне законно причитается?
– Пожалуйста. Переоденься в сухие шорты, в сухую
рубашку и не цепляйся к людям.
– Ни к кому?
– Пора бы тебе поумнеть, – сказал Томас Хадсон.
– Пора бы тебе помереть, – сказал Вилли и
улыбнулся во весь рот.
– Вот таким я тебя люблю, – сказал ему Томас
Хадсон. – Таким и оставайся.
Глава 14
В эту ночь молния сверкала не переставая, громыхал гром и
часов до трех утра лил дождь. Питерс ничего не добился по радио, и они заснули
в жаре, в духоте, а потом, после дождя, на них налетели мошки и всех
перебудили. Томас Хадсон побрызгал вниз «флитом», и там закашлялись, но
возиться и шлепать себя стали меньше.
Он разбудил Питерса, обрызгав его всего «флитом», и Питерс
замотал головой в наушниках и тихо сказал:
– Я все время пробую, Том. Но ничего не могу поймать.
Томас Хадсон посветил фонариком на стену и увидел, что
барометр идет вверх. Значит, у фрицев будет попутный бриз, подумал Томас
Хадсон. Опять они не могут пожаловаться, что им не везет. Надо обдумать это
обстоятельство.
On вернулся на корму и обрызгал «флитом» всю каюту, не
разбудив спящих.
Потом сел и стал смотреть, как светлеет ночь, и время от
времени опрыскивал себя «флитом». Дезинсекторы у них все кончились, только
«флита» было много. Правда, когда он попадал на потную кожу, там начинало жечь,
по все те это было лучше мошек. От москитов песчаная мошка отличалась тем, что,
пока она не сядет, ее приближения не слышно, а зуд начинается сразу после
укуса. В этом месте появлялась припухлость размером с маленькую горошину.
Кое-где на побережье и на островах мошки были особенно злые. Во всяком случае,
их укусы почему-то казались гораздо больнее. Но, может быть, подумал он, все
зависит от состояния нашей кожи, насколько она загорела, огрубела. Как эту
мошкару терпят местные жители, просто не представляю себе. Надо быть очень
выносливым, чтобы жить здесь, на побережье, и на Багамских островах, когда
пассаты не дуют.
Он сидел на корме, прислушиваясь, поглядывая по сторонам.
Высоко в небе шли два самолета, и он слушал гул их моторов, пока они не
затихли.
