– Давайте помолчим, – сказал Томас Хадсон. –
На шхуну полезем все сразу, а если эта немчура внизу, ты им крикни по-ихнему,
чтоб выходили и чтоб руки вверх. И хватит разговаривать, потому что голоса
далеко разносятся, дальше, чем стук мотора.
– А если они не выйдут, тогда что делать?
– Тогда Вилли бросает гранату.
– А если они все на палубе?
– Откроем огонь, каждый по своему сектору. Я – по
корме. Питерс – по средней части. Ты – по носовой.
– Так гранату мне бросать или нет?
– Конечно, бросай. Нам нужны раненые, которых еще можно
спасти. Поэтому я и захватил санитарную сумку.
– А я думал, ты ее для нас взял.
– И для нас. Теперь помолчим. Вам все ясно?
– Яснее дерьма, – сказал Вилли.
– А затычки для задниц нам выдали? – спросил
Питерс.
– Затычки сбросили с самолета сегодня утром. Ты разве
не получил?
– Нет. Но моя бабка говорила, что у меня такое вялое
пищеварение, какого на всем Юге ни у одного ребеночка не найдешь. Одна моя
пеленка лежит в качестве экспоната в Смитсоновском институте.
– Перестань трепаться, – вполголоса сказал Вилли,
откинувшись назад, чтобы Питерс его лучше расслышал. – И все это мы должны
проделать при свете, Том?
– Сейчас, не откладывая.
– Ой, лихо мне, голубчику, будет, – сказал
Вилли. – В какую компанию я попал – кругом одно ворье, одни ублюдки.
– Заткнись, Вилли. Посмотрим, как ты драться будешь.
Вилли кивнул и своим единственным зрячим глазом уставился на
зеленый остров, который будто привстал на цыпочки на коричневато-красных корнях
мангровых деревьев.
Прежде чем шлюпка обогнула мыс, он сказал еще только:
– На этих корнях попадаются хорошие устрицы.
Томас Хадсон молча кивнул.
Глава 16
Они увидели шхуну, когда обогнули мыс и вошли в пролив,
отделяющий этот остров от другого – маленького. Шхуна стояла носом к берегу, с
ее мачты свисали виноградные плети, палуба была устлана свежесрезанными
мангровыми ветками.
Вилли снова откинулся назад и тихо проговорил Питерсу почти
в самое ухо:
– Лодки на ней нет. Передай дальше.
Питерс повернулся своим веснушчатым, покрытым пятнами лицом
к Томасу Хадсону и сказал:
– Лодки на ней нет, Том. Наверно, съехали на берег.
– Мы поднимемся на борт и потопим ее, – сказал
Томас Хадсон. – План действий тот же. Передай дальше.
Питерс нагнулся и сказал это Вилли на ухо. Они подошли к
шхуне со всей скоростью, какую только могли выжать из маленькой тарахтелки –
мотора, и Томас Хадсон ловко, без малейшего толчка подвел шлюпку к борту. Вилли
ухватил гак шкафута, откинул его назад, и они почти одновременно, все втроем,
взобрались на палубу шхуны. Под ногами у них были мангровые ветки, издававшие
безжизненно свежий запах, и Томас Хадсон увидел обвитую виноградными плетями
мачту, и это опять было как во сне. Он увидел открытый люк, и открытый форлюк,
и набросанные на них поверху ветки. На палубе никого не было.
Томас Хадсон взмахом руки послал Вилли на нос мимо первого
люка, а на форлюк навел автомат. Он проверил спуск у предохранителя. Его босые
ноги ощущали твердую округлость веток, скользкость листьев и теплоту деревянной
палубы.
– Скажи им, чтобы выходили с поднятыми руками, –
вполголоса бросил он Питерсу.
Питерс грубо, гортанно заговорил по-немецки. Ответа на его
слова не последовало – все как было, так и осталось.
У бабушкина внучка недурная дикция, подумал Томас Хадсон и
сказал:
– Повтори: пусть выходят. Даю им десять секунд.
Обращение с ними будет, как с военнопленными. Потом сосчитай до десяти.
Питерс говорил так, словно вещал судьбу всей Германии. Голос
у него звучит великолепно, подумал Томас Хадсон и, быстро повернув голову,
посмотрел, не видно ли лодки. Но увидел он только темные корни и зеленую листву
мангровых деревьев.
– Сосчитай до десяти и бросай гранату, – сказал
он. – Вилли, следи за этим дерьмовым люком.
– Он, мать его, ветками прикрыт.
– Сунь туда гранату, только после Питерса. Протолкни ее
внутрь, не бросай.
Питерс сосчитал до десяти. Высокий, свободный в движениях,
как бейсболист на подаче, он взял автомат под мышку, выдернул зубами чеку,
задержал гранату, уже окутанную дымом, в руке, точно поддавая ей жару, и
швырнул ее из-под руки, как настоящий Карл Мейс, в темную дыру люка.
Глядя на него, Томас Хадсон подумал: ну и актер! И ведь ему
кажется, что там никого нет.
Томас Хадсон бросился на палубу, держа открытый люк на
прицеле. Граната, брошенная Питерсом, взорвалась с ослепительной вспышкой, с
грохотом, и Томас Хадсон увидел, как Вилли раздвигает ветки над форлюком,
прежде чем сунуть туда гранату. И вдруг справа от мачты, там, где с нее свисали
виноградные плети, он увидел дуло винтовки, высунувшееся между ветками над тем
форлюком, около которого был Вилли. Он выстрелил по ней, но она сама дала пять
выстрелов, простучавших быстро, дробно, как детская трещотка. Тут же следом,
ярко сверкнув, взорвалась граната Вилли, и Томас Хадсон взглянул на него и
увидел, как он срывает чеку с другой гранаты. Питерс лежал на боку, уткнувшись
головой в фальшборт. Кровь с его головы стекала в шпигат.
Вилли швырнул гранату, и звук взрыва был совсем другой,
потому что, прежде чем взорваться, граната далеко прокатилась под палубой.
– Как ты думаешь, остался там кто-нибудь в живых из
этих подонков? – крикнул Вилли.
– Я сейчас отсюда брошу, – сказал Томас Хадсон. Он
пригнулся и побежал, чтобы не попасть под обстрел из большого люка, сорвал чеку
с удобно схваченной его рукой серой, тяжелой, плотной гранаты и, обогнув
открытый люк, швырнул ее на корму. Раздался треск, гул, и над вздыбившимися
досками палубы потянулись струйки дыма.
Вилли остановился около Питерса, Том подошел и тоже
посмотрел на него. Он был почти такой же, как всегда.
– Вот и потеряли мы своего переводчика, – сказал
Вилли. Веко на зрячем глазу у него подергивалось, но голос звучал обычно.
– Быстро она садится, – сказал Томас Хадсон.
– Да она уже сидела на мели. А теперь дает крен на
концевые бимсы.
– Столько у нас несделанного осталось, Вилли.
