– Молчи, ханжа, – сказал Томасу Хадсону
Фрэнк. – Это был мой шедевр.
В эту минуту из каюты на яхте вышел на палубу мужчина в
пижамных штанах без куртки и закричал:
– Эй вы, свиньи! Прекратите немедленно! Здесь на яхте
дама из-за вас заснуть не может!
– Дама? – переспросил Уилсон.
– Да, черт вас дери, дама, – сказал человек в
пижамных штанах. – Моя жена. Запускают тут ракеты, стервецы, мешают ей
спать. Разве заснешь под такой грохот?
– А вы бы дали ей снотворного, – сказал
Фрэнк. – Руперт, пошли кого-нибудь за снотворным.
– Что же вы делаете, полковник? – сказал
Уилсон. – Вели бы себя, как полагается порядочному супругу. Вот ваша жена
и заснула бы. Ей, наверно, приходится угнетать свои порывы. Наверно, она
обманулась в своих ожиданиях. Моей жене психоаналитик всегда так говорит.
Фрэнк и Уилсон были отпетые ребята, и Фрэнк, конечно, был
кругом неправ, но владелец яхты, весь день бушевавший у Бобби, взял сейчас
совершенно неправильный тон. Джон, Роджер и Томас Хадсон не сказали ни слова.
Зато те двое времени не теряли, и, как только яхтсмен выскочил на палубу с
криком «свиньи», они взялись за дело дружно, точно партнеры по бейсболу.
– Свиньи поганые, – сказал яхтсмен. Словарь у
него, видимо, не отличался богатством. Ему было лет тридцать пять – сорок,
определить точнее было трудно, хотя он включил фонарь на палубе. Выглядел он
лучше, чем ожидал Томас Хадсон, наслушавшись про него за день: наверно, успел
выспаться. Тут Томас Хадсон вспомнил, что этот тип отсыпался еще у Бобби.
– Я бы посоветовал ей нембутал, – доверительным
тоном сказал Фрэнк. – Если, конечно, у нее нет к нему аллергии.
– Не понимаю, почему она чувствует такую
неудовлетворенность, – сказал Фред Уилсон. – В физическом смысле вы
же прекрасный экземпляр. Вид у вас просто великолепный. Вы, наверно, гроза
теннисного клуба. Такую форму сохраняете – во что вам это обходится? Погляди на
него, Фрэнк. Ты видал когда-нибудь такую дорогостоящую верхушку у мужчины?
– А все-таки вы допустили ошибку, уважаемый, –
сказал Фрэнк. – Не ту часть пижамы надели. Честно говоря, я впервые вижу,
чтобы мужчина щеголял в одних пижамных штанах. Вы и в постель так ложитесь?
– Не мешайте даме уснуть, трепачи паршивые, –
сказал яхтсмен.
– Спустились бы вы лучше вниз, – сказал ему
Фрэнк. – А то как бы вам не влипнуть тут в историю из-за ваших словечек.
Кто за вами присмотрит, шофера-то при вас нет. Вас в школу всегда шофер возит?
– Он не школьник, Фрэнк, – сказал Фред Уилсон,
откладывая в сторону гитару. – Он уже большой. Он бизнесмен. Что, ты не
можешь распознать бизнесмена, который ворочает крупными делами?
– Ты бизнесмен, сынок? – спросил Фрэнк. –
Тогда беги вниз в каюту, это самое лучшее для тебя дело. А торчать здесь,
наверху, – это вообще не дело.
– Он прав, – сказал Фред Уилсон: – На нас ты не
наживешься. Ступай лучше к себе в каюту. А к шуму, ничего, привыкнешь.
– Свиньи грязные, – сказал яхтсмен, переводя
взгляд с одного на другого.
– Уноси свое роскошное тело в каюту, слышал? –
сказал Уилсон, – А дама твоя уж как-нибудь заснет. Я в этом не сомневаюсь.
– Свиньи, – сказал яхтсмен. – Свиньи
паршивые.
– А другого словечка ты не придумаешь? – сказал
Фрэнк. – Свиньи начинают здорово надоедать. Ступай вниз, ступай, а то
простудишься. Будь у меня столь роскошный торс, я бы не стал рисковать им в
такой ветреный вечер.
Яхтсмен оглядел их всех, точно стараясь запомнить.
– Ты нас не позабудешь, – сказал ему Фрэнк. –
А забудешь, так я сам тебе напомню при встрече.
– Падаль, – сказал яхтсмен, повернулся и ушел
вниз.
– Кто он такой? – спросил Джонни Гуднер. – Я
будто видел его где-то.
– Я его знаю, и он меня знает, – сказал
Фрэнк. – Дрянь человек.
– А кто он такой, ты не помнишь? – спросил Джонни.
– Он барахло, – сказал Франк. – Какая
разница, кто он, что он, если это барахло.
– Пожалуй, никакой, – сказал Томас Хадсон. –
Но вы оба уж очень на него навалились.
– А с барахлом так и надо. Наваливайся на него. Но мы
не так уж грубо с ним обошлись.
– Свою антипатию вы от него, по-моему, не
скрыли, – сказал Томас Хадсон.
– Я слышал собачий лай, – сказал Роджер. –
Ракеты, наверно, напугали его собаку. Хватит этих ракет. Я знаю, вы
развлекаетесь, Фрэнк. Вам везет, что никакой беды вы не натворили. Но зачем
пугать несчастную собачонку?
– Это его жена лаяла, – весело сказал
Фрэнк. – Давайте пальнем ему в каюту и осветим семейную сценку.
– Я отсюда ухожу, – сказал Роджер. – Мне ваши
шутки не нравятся. По-моему, всякие выкрутасы с автомобилями – это не смешно.
По-моему, когда самолет ведет пьяный летчик – это не смешно. По-моему, пугать собак
тоже не смешно.
– А вас тут никто не держит, – сказал
Фрэнк. – Вы последнее время всем в печенку въелись.
– Вот как?
– Конечно. Вы с Томом оба стали ханжами. Портите всякое
веселье. Исправились, видите ли. Раньше сами не дураки были повеселиться. А теперь
никто не смей. Сознательные, видите ли, стали.
– Значит, это сознательность во мне заговорила, если я
не хочу, чтоб подожгли причал Брауна?
– Конечно. Она и так может проявиться. А у вас ее хоть
отбавляй. Слышал я, что вы там вытворяли в Калифорнии.
– Знаешь что, взял бы ты свой пистолет и пошел бы
куда-нибудь в другое место развлекаться, – сказал Фрэнку Джонни
Гуднер. – Нам было весело, пока ты не начал безобразничать.
– Значит, ты тоже такой, – сказал Фрэнк.
– А нельзя ли все-таки полегче? – предостерег его
Роджер.
– Я здесь единственный, кто еще умеет
веселиться, – сказал Фрэнк. – А вы все переростки, религиозные психи,
лицемеры, благотворители…
– Капитан Фрэнк! – Руперт наклонился над бортом
причала.
– Руперт мой единственный друг. – Фрэнк поднял
голову. – Да, Руперт?
– Капитан Фрэнк, а как же с комиссаром?
– Мы подожжем его, Руперт, подожжем, дружок.
