– Скверно сегодня получилось. Жаль.
– Просто на меня хандра нашла.
– Ну как, спать? Спи здесь.
– Спасибо. Если можно, здесь и лягу. Но сначала я
посижу в библиотеке, почитаю немножко. Где у тебя те австралийские рассказы, я
в последний свой приезд их здесь видал.
– Генри Лоусон?
– Да.
– Сейчас разыщу.
Томас Хадсон лег спать, и, когда он проснулся среди ночи,
свет в библиотеке все еще горел.
Глава 5
Когда Томас Хадсон проснулся, с востока дул легкий бриз и
песок на пляже казался белым, как кость, под ярко-голубым небом, и маленькие
облачка, бежавшие высоко вместе с ветром, отбрасывали на зеленую воду темные
движущиеся пятна. Флюгер поворачивался на ветру, и утро было чудесное,
пронизывавшее свежестью.
Роджер уже ушел, и Томас Хадсон позавтракал один и прочитал
мэрилендскую газету, доставленную накануне. Он отложил ее с вечера, не читая, с
тем чтобы просмотреть за завтраком.
– Когда мальчики приедут? – спросил Джозеф.
– Часов в двенадцать.
– Значит, к ленчу будут?
– Да.
– Я пришел, а мистера Роджера уже не было, –
сказал Джозеф. – Он не завтракал.
– Может, к ленчу придет.
– Бой сказал, он вышел на веслах в море.
Кончив завтракать и прочитав газету, Томас Хадсон перешел на
веранду, обращенную к морю, и принялся за работу. Работалось ему отлично, и он
уже кончал, когда услышал шаги Роджера.
– Хорошо получается, – сказал Роджер, заглянув ему
через плечо.
– Еще неизвестно.
– Где ты видал такие смерчи?
– Таких никогда не видал. Это я пишу на заказ. Как твоя
рука?
– Припухлость еще есть.
Роджер следил за его кистью, а он не оглядывался.
– Кабы не рука, все это будто приснилось в дурном сне.
– Да, сон был дурной.
– Как ты думаешь, этот тип всерьез вышел с ружьем?
– Не знаю, – сказал Томас Хадсон. – И знать
не хочу.
– Виноват, – сказал Роджер. – Мне уйти?
– Нет. Посиди здесь. Я сейчас кончу. Я не буду обращать
на тебя внимания.
– Они ушли на рассвете, – сказал Роджер. – Я
видел, как они ушли.
– А что ты там делал в такой час?
– Я кончил читать, а заснуть не мог, и вообще
собственное общество не доставляет мне удовольствия. Решил пройтись до причала
и посидел там с ребятами. «Понсе» так и не закрывалось на ночь. Я видел
Джозефа.
– Джозеф говорил, что ты ушел в море на веслах.
– Греб правой. Пробовал разработать ее. И ничего,
помогло. Теперь боли совсем нет.
– Вот. На сегодня, пожалуй, хватит, – сказал Томас
Хадсон и стал промывать кисти и прибирать свое хозяйство. – Мальчики,
наверно, сейчас вылетают. – Он посмотрел на часы. – А что, если мы
пропустим на скорую руку?
– Прекрасно. Мне это весьма кстати.
– Двенадцати еще нет.
– А какая разница? Ты работать кончил, я на отдыхе. Но
если у тебя такое правило, давай подождем до двенадцати.
– Ладно.
– Я тоже придерживался такого правила. Но иной раз
утром, когда выпил бы и сразу ожил, хуже таких запретов ничего нет.
– Давай нарушим это правило, – сказал Томас
Хадсон. – Перед встречей с ними я всегда здорово волнуюсь, – пояснил
он.
– Знаю.
– Джо! – крикнул Томас Хадсон. – Принеси
шейкер и что нужно для мартини.
– Слушаю, сэр. У меня уже все готово.
– Что это ты спозаранку? Мы, по-твоему, пропойцы, что
ли?
– Нет, сэр, мистер Роджер. Просто я сообразил, для чего
вы пустой желудок бережете.
– За нас и за мальчиков, – сказал Роджер.
– В этом году они у меня повеселятся. И ты оставайся с
нами. Будут они тебе действовать на нервы, уйдешь в свою рыбацкую хижину.
– Что ж, поживу здесь, если тебе это не помешает.
– Ты мне никогда не мешаешь.
– С ними будет хорошо.
И с ними действительно было хорошо. Эти славные ребята жили
в доме уже неделю. Лов тунца кончился, судов в гавани осталось мало, и жизнь
снова текла медленно и спокойно, и погода была, как всегда в начале лета.
Мальчики спали на койках на застекленной веранде, и человеку
не так одиноко спать, когда, просыпаясь среди ночи, он слышит детское дыхание.
С отмели дул ветер, и ночи стояли прохладные, а когда ветер стихал, прохлада
приходила с моря.
Первое время мальчики держались немного скованно и были
гораздо аккуратнее, чем потом. Впрочем, особой аккуратности не требовалось,
лишь бы смахивали песок с ног при входе в дом, вешали снаружи мокрые шорты и
надевали сухие. Утром, стеля постели, Джозеф проветривал их пижамы, вешал их на
солнце, а потом складывал и убирал, и разбрасывать оставалось только рубашки и
свитеры, которые они надевали по вечерам. Во всяком случае, теоретически было
так. А на деле все их снаряжение валялось где придется. Томаса Хадсона это не
раздражало. Когда человек живет в доме один, у него появляются очень строгие
привычки, и соблюдать их ему только в удовольствие. Но если кое-что из
заведенного порядка нарушается, это даже приятно. Он знал, что привычки снова
вернутся к нему, когда мальчики уедут.
Сидя за работой на веранде, выходящей к морю, он видел, что
большой его сын, средний и маленький лежат на пляже с Роджером. Они
разговаривали, копались в песке и спорили, но о чем, ему не было слышно.
Старший мальчик был длинный и смуглый, шея, плечи и длинные
ноги пловца и большие ступни, как у Томаса Хадсона. Лицом он смахивал на
индейца, и был он веселого нрава, хотя в покое лицо у него принимало почти
трагическое выражение.
Томас Хадсон однажды посмотрел на сына, когда тот сидел
грустный, и спросил: «О чем ты думаешь, дружок?»
«О наживке», – ответил мальчик, и лицо у него сразу
осветилось. Глаза и рот – вот что в минуты задумчивости придавало трагическое
выражение его лицу, но стоило ему заговорить, и лицо сразу оживало.
