– Пошли поплаваем, и домой, – сказал
Роджер. – Уже становится жарко.
Томас Хадсон смотрел на них с берега. Все четверо
неторопливо плыли в зеленой воде, отбрасывая тень на песчаное светлое дно. Ему
видно было, как тела устремляются вперед, а тени скользят за ними, чуть
сдвинутые преломлением солнечных лучей, как взлетают загорелые руки, врезаются
в воду и, упираясь ладонями, разгребают ее в стороны и назад, как ритмично бьют
по воде ноги и вскидываются головы, чтобы набрать воздуху в мерно и свободно
дышащую грудь. Томас Хадсон стоял и смотрел, как они плывут по ветру, и
чувствовал нежность ко всем четверым. Хорошо бы написать их так, думал он,
только это очень трудно. Надо будет все-таки попробовать этим летом.
Самому ему лень было идти купаться, но он знал, что надо, и
в конце концов пошел, чувствуя, как остуженная бризом вода приятно холодит
горячие от солнца ноги, поднимаясь все выше, к паху, а потом он нырнул в теплую
струю Гольфстрима и поплыл навстречу возвращавшейся четверке. Теперь, когда его
голова была на одном уровне с ними, все выглядело иначе, тем более что они
теперь плыли против ветра и волны захлестывали Эндрю с Дэвидом, которым
приходилось делать усилия, чтобы продвигаться вперед. Томасу Хадсону они больше
не казались четверкой каких-то морских животных. Их движения уже не были так
свободны и красивы; видно было, что младшим мальчикам трудно преодолевать
сопротивление ветра и воды. Может быть, это было не так уж и трудно. Но вода
уже не казалась их родной стихией, как тогда, когда они плыли от берега.
Получались две разные картины, и, может быть, вторая была даже лучше первой.
Все пятеро вышли из воды и направились к дому.
– Вот почему мне больше нравится плавать под
водой, – сказал Дэвид. – Не надо заботиться о дыхании.
– Ну и отправляйся после обеда на подводную охоту с
папой и с Томми, – сказал ему Эндрю. – А я останусь с мистером
Дэвисом.
– Вы разве остаетесь, мистер Дэвис?
– Могу и остаться.
– Если из-за меня, так не нужно, – сказал
Эндрю. – Я себе найду сколько угодно занятий. Я просто думал, вы все равно
хотите остаться.
– Пожалуй, я останусь, – сказал Роджер. –
Полежу, почитаю.
– Вы только ему не поддавайтесь, мистер Дэвис. А то
ведь он кого угодно околдует.
– Да нет, я в самом деле хочу остаться, – сказал
Роджер.
Они все успели переодеться в сухие шорты и собрались на
нижней веранде. Джозеф принес миску салата с разной морской живностью, и все
мальчики его ели, а Том-младший еще запивал пивом. Томас Хадсон сидел,
откинувшись на спинку кресла, а Роджер стоял рядом с шейкером в руке.
– Меня всегда клонит ко сну после еды, – сказал
он.
– Без вас будет скучно, мистер Дэвис, – сказал
Том-младший. – Может, и мне остаться?
– Оставайся, Том, – сказал Эндрю. – Пусть
папа и Дэвид отправляются вдвоем.
– Не воображай, что я буду играть с тобой в
бейсбол, – сказал Том-младший.
– А мне и не нужно, чтобы ты играл. Тут есть один
паренек, негр, он со мной поиграет.
– Все равно из тебя бейсболиста не получится, –
сказал Том-младший. – Ростом не выйдешь.
– Я буду такого роста, как Дик Рудольф и Дик Керр.
– Понятия о них не имею, – сказал Том-младший.
– Скажите мне имя какого-нибудь жокея, – шепнул
Дэвид Роджеру.
– Эрл Сэнди.
– Ты будешь такого роста, как Эрл Сэнди, – сказал
Дэвид.
– Слушай, отправляйся ты на свою подводную
охоту, – сказал Эндрю. – Мы с мистером Дэвисом будем друзьями, как
Том и мистер Джойс. Да, мистер Дэвис? И я тогда смогу говорить в школе: «Это
было в то лето, когда мы с мистером Дэвисом жили на острове в тропиках и писали
свои неприличные рассказы, а мой папа в это время рисовал картины с голыми
женщинами, которые вы все видели». Ведь ты же рисуешь голых женщин, папа?
– Случается. Правда, у них довольно темная кожа.
– Вот еще, – сказал Эндрю. – Не все ли равно,
какая у них кожа. А Том пусть себе остается при своем мистере Джойсе.
– Ты на эти картины и смотреть не решишься, –
сказал ему Дэвид.
– Может быть. Но я себя постепенно приучу.
– Папины этюды обнаженной натуры – пустяк по сравнению
с той главой у мистера Джойса, – сказал Том-младший. – Просто ты еще
малыш, вот тебе и кажется, что в обнаженной натуре есть что-то такое особенное.
– Ну и пусть. А я все равно возьму мистера Дэвиса с
папиными иллюстрациями. Кто-то из ребят в школе говорил, что мистер Дэвис пишет
очень неприличные рассказы.
– А я тоже возьму мистера Дэвиса. Я старый-престарый
друг мистера Дэвиса.
– И мистера Пикассо, и мистера Брака, и мистера Миро, и
мистера Массона, и мистера Паскина, – сказал Томас Хадсон. – Ты всех
их знал.
– И мистера Уолдо Пирса, – сказал
Том-младший. – Видишь, Энди, тебе со мной не сравняться. Слишком поздно
начинаешь. Никак тебе со мной не сравняться. Ты еще сидел в Рочестере и даже
еще на свет не родился, а мы с папой уже где только не побывали. Я знал лично
чуть не всех нынешних знаменитых художников. Многие из них были моими лучшими
друзьями.
– Когда-нибудь должен же я начать, – сказал
Эндрю. – Вот я и возьму мистера Дэвиса для начала. Вы можете не писать
неприличные рассказы, если не хотите, мистер Дэвис. Я сам все буду выдумывать,
как Томми выдумывает. Вы мне расскажете какие-нибудь ужасные случаи из своей
жизни, а я все изображу так, как будто я при этом был.
– С чего это ты взял, что я выдумываю, – сказал
Том-младший. – Папа и мистер Дэвис только мне помогают иногда освежать
что-то в памяти. А я на самом деле был очевидцем и участником целой эпохи в
живописи и литературе и, если нужно, могу хоть сейчас сесть писать мемуары.
– Томми, да ты совсем спятил, – сказал
Эндрю. – Думай, что говоришь.
– Не рассказывайте ему ничего, мистер Дэвис, –
сказал Том-младший. – Пусть пробивается своими силами, как мы пробивались.
– А ты не лезь, – сказал Эндрю. – Мы с
мистером Дэвисом разберемся без тебя.
– Папа, расскажи, еще что-нибудь про моих
друзей, – сказал Том-младший. – Я знаю, что они были и что мы с ними
встречались в разных кафе, но мне бы хотелось знать про них поподробнее. Ну
хотя бы как про мистера Джойса.
