– Ты мистера Паскина помнишь?
– Нет. То есть не очень. Какой он был из себя?
– Хорош друг, если ты даже не помнишь, какой он был из
себя, – сказал Эндрю. – Что ж, я, по-твоему, через несколько лет
забуду, какой из себя мистер Дэвис?
– Заткнись ты, – сказал ему Том-младший. –
Пожалуйста, папа, расскажи про мистера Паскина.
– У мистера Паскина были рисунки, которые могли бы
служить иллюстрациями к той главе «Улисса», что тебе понравилась.
– Да ну? Ух ты, вот здорово.
– Иногда, сидя против тебя в кафе, он рисовал на
салфетке твой портрет. Он был невысок ростом, задира и большой чудак. Почти
круглый год ходил в котелке и был замечательный художник. Всегда у него был
такой вид, как будто он владеет каким-то секретом, чем-то, что он только что
узнал и что ему очень интересно. Иногда этот секрет радовал его, а иногда делал
очень грустным. Но всегда видно было, что у него есть секрет и что ему это
интересно.
– Что же это был за секрет?
– Секрет пьянства, и наркотиков, и того, что так хорошо
знал мистер Джойс в той последней главе, и умения писать замечательные картины.
Лучше его в то время никто не умел писать, и это тоже входило в его секрет, а
ему было все равно. То есть он считал, что ему все равно, а на самом деле было
не все равно.
– Он был распутный?
– О да. Он был очень распутный, и это тоже составляло
часть его секрета. Ему нравилось быть распутным, и совесть его не мучила.
– А мы с ним дружили?
– Да, очень. Он тебя называл Чудовище.
– Ух ты, – сказал обрадованно Том-младший. –
Чудовище.
– Папа, а у нас есть картины мистера Паскина? –
спросил Дэвид.
– Есть две или три.
– А маслом он Томми никогда не писал?
– Нет. Он его рисовал карандашом, чаще всего на
салфетке или на мраморной доске столика в кафе. И называл его Страшным пивным
чудовищем с Левого берега.
– Запиши себе, Том, – сказал Дэвид.
– У мистера Паскина было испорченное воображение? –
спросил Эндрю.
– Вероятно.
– Ты разве не знаешь?
– Не знаю, но могу предположить. Пожалуй, это тоже была
часть его секрета.
– А у мистера Джойса нет?
– Нет.
– И у тебя нет?
– Нет, – сказал Томас Хадсон. – Думаю, что
нет.
– А у вас испорченное воображение, мистер Дэвис? –
спросил Том-младший.
– Думаю, что нет.
– Вот и хорошо, – сказал Том-младший. – Я уже
говорил директору школы, что и у папы и у мистера Джойса воображение не
испорченное, а теперь и про мистера Дэвиса смогу сказать, если он спросит. Насчет
меня его очень трудно было разубедить. Но я не беспокоился. В школе есть один
мальчик с испорченным воображением, так это сразу заметно. А как звали мистера
Паскина?
– Жюль.
– Это как пишется? – спросил Дэвид.
Томас Хадсон сказал ему по буквам.
– А где теперь мистер Паскин? – спросил
Том-младший.
– Он повесился.
– Ух ты! – сказал Эндрю.
– Бедный мистер Паскин, – набожно сказал
Том-младший. – Я сегодня на ночь помолюсь за него.
– А я буду молиться за мистера Дэвиса, – сказал
Эндрю.
– Делай это почаще, – сказал Роджер.
Глава 6
Вечером, когда мальчики уже улеглись, Томас Хадсон и Роджер
Дэвис сидели в большой комнате и разговаривали. Подводную охоту пришлось
отменить из-за волнения на море, но после ужина мальчики выходили с Джозефом на
ловлю снепперов. Вернулись они усталые и довольные и сразу же распрощались и
ушли спать. Некоторое время еще слышно было, как они переговариваются между
собой, но скоро все стихло.
Эндрю боялся темноты, и братья это знали, но никогда не
дразнили его этим.
– Как ты думаешь, почему он боится темноты? –
спросил Роджер.
– Не знаю, – сказал Томас Хадсон. – А ты
никогда не боялся?
– Кажется, нет.
– А я боялся, – сказал Томас Хадсон. – Это о
чем-нибудь говорит?
– Не знаю, – сказал Роджер. – Я боялся
умереть и еще, что с моим братом что-нибудь случится.
– Я и не знал, что у тебя есть брат. Где он?
– Умер, – сказал Роджер.
– Прости, пожалуйста.
– Да нет, ничего. Мы тогда еще были мальчишками.
– Он был старше тебя?
– На год моложе.
– А что произошло?
– Мы катались на каноэ, и оно перевернулось.
– Сколько тебе тогда было лет?
– Двенадцать.
– Ты не рассказывай, если тебе тяжело.
– Вероятно, это не украсило мою жизнь. А ты в самом
деле ничего не слыхал?
– Ничего и никогда.
– Мне долгое время казалось, что всем на свете это
известно. В детстве все воспринимается по-особому. Вода была очень холодная,
он, наверно, сразу сдал. Но как бы там ни было, важно, что я вернулся домой, а
он нет.
– Бедный мой Роджер.
– Не надо, – сказал Роджер. – Конечно, в
двенадцать лет рано сталкиваться с такими вещами. И потом, я его очень любил и
всегда боялся, что с ним что-нибудь случится. Мне ведь тоже пришлось плыть в
холодной воде, но не мог же я говорить об этом.
– Где вы тогда жили?
– В штате Мэн. Отец, кажется, так мне этого и не
простил, хоть старался быть справедливым. Не было потом дня, когда бы я не
жалел, что это случилось не со мной. Но нельзя жить так всю жизнь.
– Как звали брата?
– Дэв.
– Ах, черт! Ты потому сегодня отказался от подводной
охоты?
– Может быть. Хотя я достаточно часто занимаюсь
подводной охотой. Но тут ведь не рассуждаешь, это как-то само собой решается.
– Ты уже не мальчик, чтоб так говорить.
