– А ты видел, как высоко она взлетела, Том? Видел,
какая она синяя-синяя и отливает серебром?
– И меч у нее тоже синий, – сказал
Том-младший. – Весь синий, до самого кончика. Эдди, – крикнул
он, – неужели в ней правда тысяча фунтов?
– Уж, наверно, не меньше. На глаз точно не скажешь. Но
у такой громадины и вес должен быть подходящий.
– Нужно выбрать как можно больше лески, Дэви, пока она
не натянута, – сказал Роджер. – Вот так, молодец.
Мальчик работал, как автомат, перематывая на катушку
огромный клубок лески, плававший в воде, а катер меж тем выравнивал курс,
разворачиваясь так медленно, что казалось, он стоит на одном месте.
– А теперь что она будет делать, папа? – спросил
Том отца.
Томас Хадсон следил за уклоном лески в воде и думал, что
сейчас не мешало бы пройти немного вперед, но он знал, как трудно Роджеру
рассчитать маневр, когда на катушке так мало лески. Один сильный бросок рыбы в
сторону, и она может сорвать ее всю и уйти; оттого-то Роджер и хочет теперь
выбрать побольше, пока можно. Томас Хадсон перевел взгляд на Дэвида и увидел,
что он уже намотал с полкатушки и все еще продолжает наматывать.
– Ты что-то спросил? – оглянулся Томас Хадсон на
Тома.
– Что, по-твоему, теперь будет делать рыба?
– Погоди минутку, – сказал он и, повернувшись
назад, крикнул Роджеру: – Эй, Родж, как бы нам не пройти над нею!
– Дай тогда самый малый вперед, – сказал Роджер.
– Есть самый малый вперед, – повторил Томас
Хадсон. Теперь выбирать леску стало труднее, зато можно было не бояться, что
рыба уйдет.
Вдруг леска снова стала разматываться, и Роджер закричал:
– Выключай!
Томас Хадсон выключил зажигание, и моторы заглохли.
– Выключено, – сказал он.
Роджер нагнулся к Дэвиду; тот по-прежнему, напрягаясь,
налегал на удилище, а леска все скользила и скользила с катушки.
– Подвинти малость, Дэви, – сказал Роджер. –
Пусть потрудится, если желает плыть побыстрей.
– Я боюсь, не сорвалась бы она, – сказал Дэвид. Но
тормоз он подвинтил.
– Не сорвется, – сказал Роджер. – Ты ведь не
завинтил до отказа.
Леска продолжала разматываться, но удилище снова согнулось,
и мальчик, сопротивляясь напору, сильней уперся босыми ногами в деревянную
перекладину. Вдруг леска перестала разматываться.
– Можешь выбрать немного, – сказал Роджер
мальчику. – Она теперь начала кружить и сейчас идет к нам. Постарайся
выбрать побольше.
Снова мальчик выбирал и наматывал, ждал, пока удилище
выпрямится, выбирал и наматывал. Леска шла на удивление легко.
– Я все правильно делаю? – спросил он.
– Ты все делаешь замечательно, – сказал ему
Эдди. – Крючок вошел крепко, не сомневайся. Я видел, когда она выпрыгнула
из воды.
И тут, когда Дэвид хотел выбрать еще, леска вдруг опять
стала разматываться.
– А, черт! – сказал Дэвид.
– Ничего, ничего, – сказал ему Роджер. – Так
и должно быть. Она ведь описывает круг. Сначала шла к нам и отпускала леску.
Теперь идет от нас и отнимает ее.
Медленно, упорно рыба сматывала туго натянувшуюся леску –
смотала все, что мальчику только что удалось выбрать, и прихватила еще немного.
Но тут мальчик удержал ее.
– Так, хорошо. Теперь опять выбирай, – спокойно
сказал Роджер. – Она чуть расширила круг, но сейчас идет на тебя.
Томас Хадсон время от времени включал моторы, чтобы держать
рыбу за кормой. Маневрируя катером, он старался помочь мальчику чем мог, а его
самого и борьбу с рыбой препоручил Роджеру. Насколько он понимал, ничего
другого ему не оставалось.
Рыба опять отняла немного лески. На следующем круге
прихватила еще. Но почти половина всей лески была на катушке. Мальчик водил
рыбу так, как и следовало, и послушно выполнял советы Роджера. Но он уже явно
уставал, на его загорелых плечах и на спине от соленой воды образовались
соленые разводы.
– Ровно два часа, – сказал Эдди Роджеру. –
Как голова, Дэви?
– Ничего.
– Не болит?
Мальчик мотнул головой.
– Можешь выпить немного воды, – сказал Эдди.
Дэвид кивнул и сделал несколько глотков из стакана, который
Эндрю поднес ему к губам.
– Нет, правда, Дэви, как ты себя чувствуешь? –
спросил его Роджер, низко наклонившись над ним.
– Отлично. Только вот спину, ноги и руки ломит. –
Он закрыл на секунду глаза и вцепился пальцами в скобу спиннинга, а леска все
разматывалась с катушки, несмотря на почти завинченный тормоз.
– Мне не хочется разговаривать, – сказал он.
– Теперь подтягивай, – сказал ему Роджер, и
мальчик опять взялся за дело.
– Дэвид – подвижник и мученик, – сказал Том
отцу. – Таких братьев, как Дэвид, больше ни у кого нет. Папа, ничего, что
я разговариваю? Я очень волнуюсь.
– Говори, говори, Томми. Мы с тобой оба волнуемся.
– Знаешь, он всегда был молодцом. И ведь не
какой-нибудь там гений или спортсмен, как Энди. Молодец, и все тут, –
сказал Том. – Я знаю, ты его больше всех любишь, и так и надо, потому что
он из всех нас самый хороший, и то, что сейчас происходит, ему на пользу, иначе
ты бы не разрешил этого. Но я ужасно волнуюсь.
Томас Хадсон обнял его одной рукой за плечи и продолжал
править другой, все время оглядываясь назад.
– А ты подумай, Том, как это на нем отразится, если мы
велим ему прекратить. Роджер и Эдди знают, что делают, а я знаю, что они любят
его и не допустят, чтобы он делал то, что ему не под силу.
– Но, папа, ведь Дэви если уж за что взялся, так удержу
не знает. Правда. И он всегда будет делать то, что ему не под силу.
– Ты положись на меня, а я положусь на Роджера и Эдди.
– Хорошо. Но сейчас я буду молиться за него.
– Молись, – сказал Томас Хадсон. – А почему
ты говоришь, что я люблю его больше всех?
– Так и должно быть.
– Тебя я любил дольше всех.
– Не будем говорить о нас с тобой. Давай лучше оба
помолимся за Дэви.
