Иногда ему приходилось ездить в Нью-Йорк, к своему агенту.
Но чаще агент теперь приезжал к нему и увозил с собой законченные полотна.
Томас Хадсон был художник с именем, широко признанный и на родине, и в Европе.
Кроме того, ему приносили регулярный доход разработки нефти, которые велись на
земле, когда-то принадлежавшей его деду. Земля была продана под пастбища, и по
условиям аренды право эксплуатации недр сохранялось за прежним владельцем.
Половина этих денег шла на алименты, но и того, что оставалось, было довольно,
чтобы обеспечить ему существование, и поэтому, он мог писать что хотел и как
хотел; нужда на него не давила. И жить мог там, где ему нравилось, и
путешествовать, если приходила охота.
Успех сопутствовал ему во всем, кроме семейной жизни, хотя,
в сущности, он никогда не думал об успехе. Думал он о живописи и о своих детях
и до сих пор любил ту женщину, которая была его первой любовью. После нее он
был влюблен во многих женщин, некоторые даже гостили у него на острове. У него
была потребность видеть женщин, и поначалу он всегда радовался, когда они
приезжали. Ему приятно было их присутствие в доме, иногда даже довольно долгое
время. Но в конце концов он провожал их с чувством облегчения, даже если это
был кто-то, кто ему очень нравился. Он выработал в себе умение не ссориться с
женщинами и не жениться на них. Научиться этим двум вещам было не легче, чем
упорядочить свою жизнь и привыкнуть работать размеренно и ровно. Однако он
научился, и теперь уже, думалось, навсегда. Владеть кистью он умел давно и считал,
что делает это с каждым годом лучше и лучше. Но внести порядок в свою жизнь и
дисциплинировать свою работу ему оказалось очень и очень трудно, потому что
было в его жизни время, когда он был далек от всякой дисциплины.
Безответственным он никогда не был, но был недисциплинирован, эгоцентричен и
беспощаден. Теперь он знал это не только потому, что многие женщины ему об этом
говорили, но потому, что в конце концов сам к этому пришел. И тогда он решил,
что впредь будет эгоцентричен только в своих картинах, беспощаден только в
работе и что сумеет дисциплинировать себя и примириться с дисциплиной.
Он будет наслаждаться жизнью в рамках той дисциплины,
которую предписал себе, и усиленно работать. А сегодня он чувствовал себя
счастливым, потому что утром должны были приехать его дети.
– Мистер Том, вам ничего не нужно? – спросил
Джозеф, его слуга. – Вы сегодня уже свое отработали?
Джозеф был высокого роста, с очень черным, очень длинным
лицом и большими руками и ногами. Он ходил в белой куртке и белых брюках, но
босиком.
– Спасибо, Джозеф. Пожалуй, мне ничего не нужно.
– Может, джину с тоником?
– Нет. Я, пожалуй, зайду к мистеру Бобби, там выпью.
– Пейте лучше дома. Дешевле. Я мистера Бобби видел, он
сегодня не в духе. Замучился, говорит, с этими коктейлями. Какая-то с яхты
спросила что-то под названием «Белая дама», а он ей подал американской
минеральной воды – знаете, на которой нарисован ручей, а у ручья дама в белом
платье, похожем на москитную сетку.
– Все-таки я пойду.
– Дайте я вам хоть одну порцию дома приготовлю. На
рейсовом судне привезли почту. Почитаете письма и выпьете коктейль, а потом
пойдете к мистеру Бобби.
– Ну ладно, согласен.
– Вот и хорошо, – сказал Джозеф. – А то ведь
я уже приготовил. Почта сегодня ничего интересного, мистер Том.
– А где она?
– Внизу, на кухне. Сейчас принесу. Два письма с женским
почерком на конвертах. Одно из Нью-Йорка. Одно из Палм-Бич. Красивый почерк.
Одно от господина, который продает ваши картины в Нью-Йорке. Еще два не знаю от
кого.
– Может, ответишь за меня на все эти письма?
– Пожалуйста, сэр. Если вы желаете. Я ведь кое-чему
учился, хоть мне это было и не по карману.
– Да нет уж, лучше принеси их сюда.
– Слушаю, сэр, мистер Том. Там еще и газета есть.
– Газету прибереги к завтраку.
Томас Хадсон сел и стал читать письма, потягивая прохладное
питье. Одно письмо он прочел дважды, потом спрятал всю пачку в ящик стола.
– Джозеф! – крикнул он. – У тебя для
мальчиков все готово?
– Да, сэр, мистер Том. Даже два лишних ящика кока-колы.
Том-младший, верно, уже меня перерос, а?
– Ну, нет еще.
– Как вы думаете, сможет он теперь меня побороть?
– Едва ли.
– Мы с ним часто боролись в мое свободное время, –
сказал Джозеф. – Чудно все-таки называть такого парнишку «мистер». Мистер
Том. Мистер Дэвид. Мистер Эндрю. Замечательные ребята, прямо как на подбор. А
Эндрю из всех троих самый хитрющий.
– Он и маленький был хитрец, – сказал Томас
Хадсон.
– А чем дальше, тем больше, – сказал Джозеф с
восхищением.
– Ты им будь хорошим примером это время.
– Мистер Том, как вы хотите, чтобы я теперь был им
хороший примером? Три-четыре года назад, в невинном возрасте, это бы еще можно.
Я сам думаю взять себе за образец Тома. Он учится в дорогой школе, у него и
манеры такие, что дорого стоят. Я, конечно, не могу стать на него похожим. Но
держаться, как он, этому я могу научиться. Чтобы и свободно, и легко, и вежливо
в то же время. А умом я попробую быть похожим на Дэва. Это, пожалуй, будет
трудней всего. И еще постараюсь выведать у Энди, как ему удается быть таким
хитрым.
– Ты только здесь потом не вздумай хитрить.
– Что вы, мистер Том, вы меня плохо поняли. У вас в
доме мне хитрость ни к чему. Она мне пригодится в мое свободное время.
– А хорошо, что они приезжают, правда?
– Мистер Том, такого великого события не было со времен
большого пожара. Я считаю, что это стоит второго пришествия. Хорошо ли, вы меня
спрашиваете? Не то что хорошо – прекрасно.
– Надо будет подумать, как их развлекать, чтобы они не
скучали.
– Нет, мистер Том, – сказал Джозеф. – Нам
надо будет подумать, как их уберечь от всяких их собственных опасных затей. Тут
нам Эдди поможет. Он их лучше знает, чем я. И я им приятель, это затрудняет
дело.
– Как он сейчас, Эдди?
– Немножко выпил по случаю дня рождения королевы. Но
при этом в самом лучшем виде.
– Пойду-ка я все же к мистеру Бобби, он, должно быть,
до сих пор не в духе.
