– Привезли на рейсовом судне.
Они запивали еду холодным чаем, а Роджер и Томас Хадсон
после сладкого попросили себе кофе.
– Эдди – замечательный повар, – сказал Роджер.
– Это у нас аппетит разыгрался.
– Такой бифштекс? Такой салат? Такой пирог? Нет, тут
дело не только в аппетите.
– Повар он превосходный, – согласился с ним Томас
Хадсон. – А как тебе кофе?
– Кофе отличный.
– Папа, – сказал Том-младший. – Если приезжие
с яхты будут вечером у мистера Бобби, можно мы пойдем туда и разыграем, будто
Энди – пьяница?
– Мистеру Бобби это, пожалуй, не понравится. У него
могут быть неприятности с констеблем.
– А я схожу туда заранее и все ему объясню и поговорю с
констеблем. Он с нами дружит.
– Что ж, ладно. Объясни все мистеру Бобби и смотри не
прозевай ту публику. А как же быть с Дэви?
– Может, на руках его донесем? Это будет даже очень
кстати.
– Я надену туфли Тома и сам дойду, – сказал
Дэвид. – Томми, а ты уже придумал, что делать?
– По дороге решим, – сказал Том-младший. –
Веки выворачивать ты еще не разучился?
– Нет, что ты! – сказал Дэвид.
– Только сейчас, пожалуйста, не выворачивай, –
сказал Энди. – А то меня стошнит, весь ленч сразу отдам.
– Вот захочу, наездник, и тебя вырвет.
– Нет, только не сейчас. Попозже, пожалуйста.
– Может, мне с тобой пойти? – спросил Роджер
Тома-младшего.
– Чудесно, мистер Дэвис, – сказал
Том-младший. – Мы вместе что-нибудь придумаем.
– Тогда пошли, – сказал Роджер. – Дэви, ты бы
соснул немножко.
– Можно, – сказал Дэвид. – Я почитаю-почитаю
и засну. А ты, папа, что будешь делать?
– Я буду работать на верхней веранде.
– Тогда я лягу там на диване и буду смотреть, как ты
работаешь. Тебе это не помешает?
– Нет. Наоборот.
– Мы скоро вернемся, – сказал Роджер. – А ты,
Энди, пойдешь с нами?
– Мне не мешало бы поупражняться. Но, пожалуй, не
стоит: а вдруг эти приезжие уже там.
– Сообразил, наездник, – сказал
Том-младший. – Ты малый сообразительный.
Они ушли, а Томас Хадсон сел за мольберт. Некоторое время
Энди смотрел, как он работает, но потом убежал куда-то, а Дэвид то смотрел, то
принимался читать и не заговаривал с ним.
Томасу Хадсону хотелось начать с прыжка рыбы, потому что
писать ее в воде будет гораздо труднее, и он сделал два этюда и обоими остался
недоволен, а потом написал третий, который ему понравился.
– Посмотри, Дэви, похоже?
– Ой, папа, замечательно! Но когда рыба выпрыгивает из
воды, ведь она поднимает целый фонтан, правда? А не только когда она падает
обратно в море.
– Да, пожалуй, – согласился с ним отец. – Ей
приходится пробивать поверхность.
– Помнишь, как она взметнулась – такая длинная-длинная.
С ней должно подняться много воды. Если уловишь это взглядом, вода с нее,
наверно, так и струится, так и хлещет. А у тебя она идет вверх или вниз?
– Это ведь только этюды. Я хотел изобразить ее на самом
взлете.
– Я знаю, что это только этюды. Ты уж меня извини,
папа, что я вмешиваюсь. Я не хочу строить из себя знатока.
– Нет, мне интересно тебя послушать.
– А вот кто, наверно, все знает, так это Эдди. Он
каждую мелочь схватывает быстрее, чем фотоаппарат, и все запоминает. Правда,
Эдди – замечательный человек?
– Да, конечно.
– О нем ведь никто ничего не знает. Кроме Томми,
пожалуй. Эдди мне больше всех нравится – после тебя и мистера Дэвиса. Стряпает
он и то с душой, и столько всего знает, и все умеет. Помнишь, как он подстрелил
акулу и как бросился в море за той рыбой?
– А вчера вечером Эдди избили, потому что не поверили
ему.
– Но, папа, с него как с гуся вода.
– Да. Он веселый, всем довольный.
– Даже сегодня веселый после того, как ему так досталось.
И по-моему, он рад, что ему пришлось прыгнуть в море за той рыбой.
– Конечно.
– Хорошо бы мистер Дэвис тоже был такой веселый, как
Эдди.
– Мистер Дэвис – человек более сложный.
– Да, но я помню, когда он был веселый и беспечный. Я
очень хорошо знаю мистера Дэвиса, папа.
– Сейчас он ничего, веселый. Хотя от его беспечности
уже и следа не осталось.
– Про беспечность – про хорошую беспечность, я не в
укор ему.
– Я тоже. Но он потерял уверенность в себе.
– Да, – сказал Дэвид.
– Хорошо бы он опять ее обрел. Может, еще и обретет,
когда снова начнет писать. Знаешь, почему Эдди веселый? Потому что он делает
свое дело хорошо и делает его изо дня в день.
– А мистер Дэвис, наверно, не может заниматься своим
делом изо дня в день, как ты и Эдди.
– Да. И многое другое ему мешает.
– Знаю, знаю. Для мальчишки я слишком много всего знаю,
папа. Томми знает в двадцать раз больше, он всякие ужасные вещи знает, и его
это не ранит. А меня все ранит. Почему, сам не понимаю.
– Потому, что ты все это глубоко чувствуешь?
– Да, чувствую, и со мной что-то делается. Я будто
отвечаю за чужие грехи. Если так может быть.
– Да, понимаю.
– Папа, ты извини меня за такие серьезные разговоры. Я
знаю, это невежливо с моей стороны. Но мне иногда хочется поговорить, потому
что мы много чего не знаем, а когда вдруг узнаем что-нибудь, это так на нас
накатывает, ну будто волной обдает. Вот такой волной, какие сегодня ходят на
море.
– Дэви, ты всегда можешь меня спрашивать о чем угодно.
– Да, знаю. Большое тебе спасибо за это. О некоторых
вещах я спрашивать, пожалуй, подожду. Кое-что, наверно, надо самому, на
собственной шкуре испытать.
– А может, в этом розыгрыше у мистера Бобби тебе лучше
не участвовать? Пусть только Том и Энди? Помнишь, какие у меня были
неприятности с человеком, который говорил, что ты всегда пьяный?
