Уже светало, и Томас Хадсон, которому так и не удалось
заснуть, следил, как нарождается свет и серые стволы королевских пальм
понемногу выступают из серой предутренней мглы. Сперва он видел только стволы и
абрис крон. П??том, когда стало посветлее, можно было разглядеть, что кроны
раскачиваются на ветру, а еще позже, когда из-за холмов начало подниматься
солнце, стволы пальм уже были беловато-серыми, их мечущиеся листья –
ярко-зелеными, трава на холмах – бурой после зимней засухи, а дальние холмы с
их известняковыми вершинами, казалось, были увенчаны снежными гребешками.
Он встал с пола, надел мокасины и старый макинтош и, не
потревожив Бойза, спавшего свернувшись на одеяле, прошел из большой комнаты в
столовую и оттуда на кухню. Кухня была в дальнем конце северного крыла дома, а
снаружи свирепствовал ветер, колотя голыми ветвями деревьев по стенам и окнам.
Ледник был пуст, и в стенном кухонном шкафу тоже ничего не было, кроме приправ,
банок с американским кофе и липтоновским чаем да еще арахисового масла для
стряпни. Повар-китаец каждое утро покупал на рынке дневной запас
продовольствия. Томаса Хадсона не ждали, и китаец, конечно, уже ушел на рынок
за провизией для слуг. Придет кто-нибудь из них, подумал Томас Хадсон, пошлю
его купить фруктов и яиц.
Он вскипятил воды и заварил чай, налил себе чашку и,
поставив на блюдце, унес обратно в большую комнату. Солнце уже стояло высоко, в
комнате было светло, и, сидя в большом кресле, он пил горячий чай и при свежем
и ярком зимнем солнечном свете разглядывал висевшие по стенам картины. Пожалуй,
стоило бы некоторые перевесить, подумал он. Самые лучшие висят в спальне, а я
теперь в спальне никогда и но бываю.
Если смотреть из этого кресла, комната кажется прямо
огромной после тесноты на катере. Он не знал, какой она длины. То есть знал,
когда заказывал циновку, а потом забыл. Но какая бы она ни была длинная, в это
утро она казалась еще в три раза длиннее. Есть такие мелочи, которые всегда
замечаешь, когда только что вернулся на берег, например вот это и то, что в
леднике пусто. А вот чувство, что пол качается, как качался катер на высокой
беспорядочной зыби, которую развел норд-вест, почти с ураганной силой дуя
наперерез мощному течению, это чувство теперь совсем исчезло. Оно было теперь
так же далеко от него, как и само бурное море. Море можно было увидеть и
отсюда, если из открытых дверей белой комнаты или из окон смотреть на
облепленные деревьями ближние холмы и прорезавшую их шоссейную дорогу, потом на
дальние голые холмы, некогда служившие городу укреплением, потом на гавань и на
белизну города за ней. Но море, если смотреть на него так, было всего лишь
синевой за далекой белой россыпью города. Оно было так же далеко от него
сейчас, как все то, что ушло в прошлое, и раз теперь даже ощущение качки не
напоминает о нем, то пусть так все и остается, по крайней мере до тех пор, пока
не придет время снова отправляться в плавание.
Пусть себе фрицы ближайшие четыре дня владеют морем, думал
он. Интересно, подплывают ли к ним рыбы в местах погружения и играют ли кругом
в такую погоду, как сейчас? До какой глубины доходит волнение? В этих водах на
любой глубине водится рыба. И рыбам, наверно, очень интересно. У некоторых
подлодок дно, должно быть, очень грязное, и рыбы непременно там вертятся.
Впрочем, сейчас, может быть, оно и не очень грязное, не в таких местах они
ходят. Но рыбы все равно будут вертеться вокруг них. На мгновение он представил
себе, каково сегодня в открытом море – как там ходят горы синей воды и ветер
рвет белую пену с гребешков, – а затем отстранил все это от себя.
Кот, спавший на одеяле, проснулся, когда Томас Хадсон
протянул руку и погладил его. Он зевнул, вытянул передние лапы, потом снова
свернулся калачиком.
– Никогда не было у меня женщины, которая бы
просыпалась тогда же, когда и я, – сказал Томас Хадсон. – А теперь
даже и кота такого у меня нет. Ладно уж, спи дальше, Бой. Тем более что все это
вранье. Была у меня такая женщина, которая просыпалась, когда и я, и даже
раньше меня. Ты ее не знаешь, ты никогда не знал сколько-нибудь путной женщины.
Не везло тебе, Бой. Ну и к черту все это.
Знаешь что? Надо бы нам найти хорошую женщину. Мы могли бы
оба в нее влюбиться. Если бы ты мог ее содержать, я б тебе ее уступил. Хотя,
правда, я никогда не видал такой женщины, чтобы долго могла питаться
кустарниковыми крысами.
Чай на время притупил его голод, но теперь он опять был
очень голоден. Будь он сейчас в море, он бы уже час назад плотно позавтракал, а
до того, наверно, еще выпил кружку чаю. На обратном пути стряпать нельзя было
из-за качки, и Томас Хадсон, стоя на мостике, съел несколько сандвичей с
солониной и толстыми ломтиками сырого лука. Но сейчас он уже опять был голоден
и злился, что в кухне не нашлось никакой еды. Надо бы купить консервов и
держать их здесь на такой случай, подумал он. Но тогда придется запирать их на
ключ, чтобы слуги не извели все раньше времени, а я это ненавижу – держать в
доме еду под замком.
В конце концов он налил себе шотландского виски с водой, сел
в кресло и принялся читать накопившиеся газеты, чувствуя, как от выпивки
затуманивается голод и смягчается нервное беспокойство, всегда терзавшее его в
первое время по возвращении домой. Можешь сегодня напиться, если захочешь,
сказал он себе. После того как сдашь рапорт. Если будет такой холодище, народу
во «Флоридите» соберется немного. А все-таки приятно будет опять там посидеть.
Он колебался, где ему пообедать: там или лучше в «Пасифико»? В «Пасифико» тоже
будет холодно, но я надену свитер и пальто, подумал он, и там есть столик под
стеной возле стойки, где не дует.
– Жаль, ты не любишь ездить, – сказал он
коту. – А то мы могли бы прокатиться в город.
Бойз не любил ездить. Он каждый раз думал, что его
собираются везти к ветеринару. А ветеринаров он до сих пор боялся. Вот Козел,
тот чувствовал бы себя в машине как дома. И на катере он вел бы себя, как
заправский моряк, если бы только не брызги. Надо бы пойти выпустить их всех.
Жаль, я не мог привезти им какой-нибудь подарок. Вот съезжу в город, куплю им
кошачьей мяты, и пусть Козел, и Вилли, и Бой будут сегодня вечером от нее
пьяны. Кажется, еще есть немного кошачьей мяты в буфете у кошек в комнате,
боюсь только, она совсем пересохла и потеряла силу. В тропиках она очень быстро
теряет силу, а которая выращена в саду, в той и вовсе никакой силы нет. Жаль, у
нас, некошек, нет ничего столь же безвредного, как кошачья мята, и столь же
сильно действующего. Почему не выдумали до сих пор такого снадобья, от которого
можно было бы так же хорошо пьянеть?
