– А сейчас пойдет самое веселое. Наша каюта была
расположена низко – чуть выше уровня воды, так что иллюминатор приходилось
держать закрытым. В него было видно, как вода мчится мимо и какой плотной
зеленой стеной кидается она на стекло. Мы связали наши кофры и чемоданы и
устроили из них заграждение у койки, чтобы Том не падал, а когда приходили
проверить его, он каждый раз встречал нас смехом, если, конечно, не спал.
– Трехмесячный и уже смеялся?
– Он всегда смеялся. Я не помню, чтобы Том когда-нибудь
плакал в младенчестве.
– Que muchacho mas lindo y mas guapo!
[56]
– Да, – сказал Томас Хадсон. – Рассказать
тебе еще одну веселую историю о нем?
– Почему ты разошелся с его очаровательной матерью?
– Вышло такое странное стечение обстоятельств. Ну так
как, хочешь еще одну веселую историю?
– Да. Только чтобы в ней было поменьше запахов.
– Вот этот замороженный дайкири, так хорошо взбитый,
похож на волну, когда нос парохода, делающего по тридцать узлов, вспарывает ее
и она разваливается на две стороны. А что, если б замороженный дайкири еще и
фосфоресцировал?
– Добавь в него фосфора. Только, по-моему, это будет
вредно. У нас на Кубе бывает, что люди совершают самоубийство, наевшись
спичечных фосфорных головок.
– И выпив tinte rapido. А что это такое «быстрые
чернила»?
– Это такая жидкость, ею красят обувь в черный цвет. Но
девушки – те, кому не повезло в любви или кого обманули женихи, сделав с ними
нехорошее и так и не женившись на них, чаще всего обливаются спиртом и
поджигают себя. Это классический способ самоубийства.
– Да, знаю, – сказал Томас Хадсон. – Auto da
fe.
– Это уж наверняка, – сказала Умница Лил. –
При этом не выживешь. Вся голова в ожогах, и обычно ожоги и по всему телу.
Быстрые чернила – это чаще всего просто красивый жест. Йод au fond
[57] тоже чаще
всего красивый жест.
– О чем это вы, упыри, тут болтаете? – спросил
бармен Серафин.
– О самоубийствах.
– Hay mucho[58], – сказал Серафин. – Особенно
среди бедного люда. Я не припомню, чтобы кто-нибудь из богатых кубинцев кончал
с собой. А ты?
– А я помню, – сказала Умница Лил. – Было несколько
таких случаев. И все хорошие люди.
– Уж ты запомнишь что надо и что не надо, – сказал
Серафин. – Сеньор Томас, а вы не хотите заесть чем-нибудь свой дайкири? Un
poco de pescado? Puerco frito?[59] Закуски?
– Si, – сказал Томас Хадсон. – Давайте, что у
вас найдется.
Серафин поставил перед ним блюдо с хрустящими коричневыми
ломтиками жареной свинины и блюдо с красным снеппером, запеченным в тесте так,
что розоватокрасная кожица его была покрыта желтой корочкой, а под ней белела
нежная мякоть. Серафин был рослый малый, не очень-то церемонный на язык, и
ступал он тоже не церемонясь, потому что носил башмаки на деревянной подошве,
постукивающие на мокром полу за стойкой, где всегда было что-нибудь
расплескано.
– Холодное мясо подать?
– Нет. Хватит с него.
– Бери все, что ни предложат, Том, – сказала
Умница Лил. – Ты же знаешь здешние порядки.
Про этот бар было известно, что даровыми коктейлями тут не
угощают. Зато гости могли получать бесплатную горячую закуску, куда входили не
только жареная рыба и свинина, но и кусочки жареного мяса и гренки с сыром и
ветчиной. Кроме того, бармены смешивали коктейли в огромных миксерах, и после
разлива там всегда оставалось по меньшей мере еще порции полторы.
– Теперь тебе не так грустно? – спросила Умница
Лил.
– Да.
– Скажи мне, Том. Что тебя так огорчает?
– El mundo entero[60].
– А кого же не огорчает то, что творится во всем мире?
И день ото дня все хуже и хуже. Но нельзя же только и делать, что сокрушаться
из-за этого.
– Законом это не преследуется.
– А зачем законы, мы сами понимаем, что хорошо, что
плохо.
Дискуссии с Умницей Лил на этические темы не совсем то, что
мне требуется, подумал Томас Хадсон. А что тебе, дьяволу, требуется? Тебе
требовалось как следует напиться, и ты, вероятно, уже пьян, хоть и не замечаешь
этого. Того, что тебе нужно, ты получить не можешь, и твои желания никогда
больше не исполнятся. Но ведь есть различные паллиативы, вот и воспользуйся
ими. Действуй, Хадсон. Действуй.
– Voy a tomar otro de estos grandes sin
azucar[61], – сказал он Серафину.
– En seguida, don Tomas[62], – сказал
Серафин. – Вы что, хотите перекрыть свой же рекорд?
– Нет. Я просто пью, и пью спокойно.
– Когда ставили рекорд, вы тоже пили спокойно, –
сказал Серафин. – Спокойно и мужественно, с утра и до вечера. И вышли
отсюда на своих на двоих.
– Плевал я на свой рекорд.
– Имеете шанс побить его, если будете много пить и мало
закусывать, – сказал ему Серафин. – Тогда шансы у вас есть.
– Том, побей рекорд, – сказала Умница Лил. –
Я буду свидетельницей.
– Не нужны ему свидетели, – сказал Серафин. –
Я свидетель. А кончу смену, передам счет Константе. Помните тот день, когда вы
поставили рекорд? Так вот вы уже сейчас его перекрыли.
– Плевал я на свой рекорд.
– Вы в хорошей форме, пьете отлично, без перерывов, и
пока на вас ничего не сказывается.
– К матери мой рекорд.
– Ладно. Como usted quiere[63]. Счет я веду на всякий
случай, вдруг вы передумаете.
– Со счета он не собьется, – сказала Умница
Лил. – Чеки-то у него с копиями.
