– Я ученый.
– Sobre todo en la cama
[99], – сказала Умница
Лил. – Он глубоко изучил Китай.
– Ладно. Все равно этот раз платите вы, – сказал
Alcaldo Peor. – И давайте дальше обсуждать нашу платформу.
– Что мы скажем о Домашнем очаге?
– Это предмет священный. Домашний очаг пользуется таким
же уважением, как и религия. Тут надо проявить осторожность и деликатность. Ну,
скажем, так: Abajo los padres de familias[100]?
– Это уважительно. Но не лучше ли просто – Долой
Домашний очаг?
– Abajo el Home[101]. Чувства здесь выражены прекрасные.
Но многие могут спутать этот очаг с настоящим очагом.
– А о детях что скажем?
– Пустите детей и не мешайте им приходить ко мне, как
только они достигнут возрастного ценза и смогут участвовать в выборах, –
сказал Alcaldo Peor.
– Теперь развод, – сказал Томас Хадсон.
– Тоже щекотливая тема, – сказал Alcaldo
Peor. – Bastante espinoso[102]. А вы сами как относитесь к разводу?
– Может, развода касаться не следует? А то это будет
противоречить нашей кампании в пользу Домашнего очага.
– Ладно, отставить. Теперь давайте посмотрим…
– Куда ты посмотришь? – сказала Умница Лил. –
Ты же совсем окосел!
– Не осуждай меня, женщина, – сказал Alcaldo
Peor. – Одну вещь мы должны сделать.
– Какую?
– Orinar[103].
– Поддерживаю, – услышал себя со стороны Томас
Хадсон. – Это основное.
– Отсутствие водопровода тоже основное. А это основано
на воде.
– Вернее, на алкоголе.
– По сравнению с водой процент алкоголя невелик. В
основе вода. Вот вы ученый. Какой процент воды у нас в организме?
– Восемьдесят семь целых и три десятых процента, –
сказал Томас Хадсон наугад, зная, что это неверно.
– Точно, – сказал Alcaldo Peor. – Ну как,
пойдем, пока ноги ходят?
В мужской уборной спокойный, благородного вида негр читал
розенкрейцеровскую брошюру. Он прорабатывал недельное задание по курсу
изучаемых им наук. Томас Хадсон почтительно приветствовал его, и негр так же
почтительно ответил ему.
– На улице сегодня холодно, сэр, – заметил
служитель, читавший религиозную брошюру.
– В самом деле, холодно, – сказал Томас
Хадсон. – Как твои занятия?
– Очень хорошо, сэр. Не хуже, чем можно было ожидать.
– Прекрасно, – сказал Томас Хадсон. Потом,
обратившись к Alcalde Peor, у которого что-то там не ладилось: – В Лондоне есть
клуб, одна половина членов которого испытывает трудности с мочеиспусканием, а
другая страдает недержанием мочи. Я тоже был членом этого клуба.
– Великолепно, – сказал Alcalde Peor, закончив
свою работу. – Как он назывался, этот клуб? Не El Club Mundial
[104]?
– Нет. По правде говоря, я забыл его название.
– Забыли название своего клуба?
– Да. А что тут такого?
– Давайте сделаем еще разок. Сколько стоит помочиться?
– Сколько дадите, сэр.
– Я плачу, – сказал Томас Хадсон. – Обожаю
платить за это дело. Будто цветы покупаешь.
– Может, это был Королевский автоклуб? – спросил
негр, подавая ему полотенце.
– Нет, ни в коем случае.
– Извините, сэр, – сказал адепт
розенкрейцеров. – Я знаю, это один из самых больших клубов в Лондоне.
– Правильно, – сказал Томас Хадсон. – Один из
самых больших. Вот, возьми, купишь себе на это что-нибудь хорошее. – Он
дал негру доллар.
– Зачем вы дали целый песо? – спросил Alcalde
Peor, когда они вышли за дверь и вернулись в сутолоку бара-ресторана и в
грохот, доносившийся с улицы.
– Он мне не нужен.
– Hombre, – сказал Alcalde Peor. – Как вы
себя чувствуете? Хорошо? О`кей?
– Вполне, – сказал Томас Хадсон. – Вполне
о`кей. Большое вам спасибо.
– Как ездилось? – спросила со своего табурета у
стойки Умница Лил. Томас Хадсон посмотрел на нее и опять словно бы впервые
увидел. Она показалась ему много толще и гораздо темнее лицом.
– Хорошо ездилось, – сказал он. – В
путешествии всегда встречаешь интересных людей.
Умница Лил положила руку ему на бедро и ласково сжала, но он
уже не смотрел на Умницу Лил, он смотрел мимо смуглых кубинских лиц и светлых
панам, мимо пьющих и играющих в кости, туда, где за распахнутыми дверьми белела
залитая солнцем площадь, и вдруг увидел, как к дверям подкатила машина, и
швейцар, сняв фуражку, отворил заднюю дверцу, и из машины вышла она.
Это была она. Только она умела выйти так из машины,
деловито, и легко, и красиво, и в то же время так, будто она оказывала большую
честь тротуару, ступив на него ногой. Вот уже много лет все женщины старались
походить на нее, кое-кто даже не без успеха. Но стоило появиться ей – и
становилось ясно, что это лишь жалкие подделки. Сейчас на ней была военная
форма. Она улыбнулась швейцару, о чем-то его спросила, он ответил, сияя от
удовольствия, и она прошла прямо в бар. За ней шла еще одна женщина, тоже в
военной форме.
Томас Хадсон встал с места, что-то сдавило ему грудную
клетку, и сделалось трудно дышать. Она уже заметила его и шла к нему по
свободному неширокому проходу между стойкой и столиками. Ее спутница шагала
следом.
– Извините меня, – сказал Томас Хадсон Умнице Лил
и Alcalde Peor. – Мне нужно поговорить с одной знакомой.
Они встретились на середине прохода, и он сжал ее в
объятиях. Они сжимали друг друга так, что, кажется, крепче уже нельзя было, и
он целовал ее крепко и бережно, и она тоже целовала его и руками ощупывала его
плечи.
– Ты, – сказала она. – Ты. Ох, ты.
