– Чертовка, – сказал он. – Как ты попала
сюда?
– Очень просто – из Камагуэя.
На них стали оглядываться, и он приподнял ее, все так же
тесно прижимая к себе, и еще раз поцеловал, а потом снова поставил на пол и
взял за руку и потянул к столику у стены.
– Здесь нельзя так, – сказал он. – Нас могут
арестовать.
– Ну и пусть арестуют, – сказала она. – Знакомься,
это Гинни. Моя секретарша.
– Привет, Гинни, – сказал Томас Хадсон. –
Помогите мне усадить эту сумасшедшую за столик.
Гинни была симпатичная, очень некрасивая девица. Одеты они
обе были одинаково: офицерская куртка, только без знаков различия, рубашка с
галстуком, юбка, чулки и ботинки на низком каблуке. На голове пилотка, а на
левом плечо нашивка, каких Томас Хадсон раньше никогда не видал.
– Сними пилотку, чертовка.
– Не полагается.
– Сними.
– Ну так и быть.
Она сняла пилотку и тряхнула рассыпавшимися волосами, а
потом, откинув голову, посмотрела на Томаса Хадсона, и он увидел знакомый
открытый лоб, и знакомую колдовскую волнистость волос все такого же цвета
спелой пшеницы с серебристым отливом, и высокие скулы, и чуть запавшие щеки под
ними, чуть запавшие, от чего, как ни взглянешь, так и защемит сердце, и
плосковатый нос, и размазанные его поцелуями губы, и прелестный подбородок, и
линию шеи.
– Как я выгляжу?
– Сама знаешь.
– Тебе уже приходилось целовать женщину в таком
костюме? И оцарапываться о пуговицы армейского образца?
– Нет.
– А ты меня любишь?
– Я тебя всегда люблю.
– Нет, а вот сейчас, сию минуту – любишь?
– Да, – сказал он, и у него запершило в горле.
– Тем лучше, – сказала она. – Плохо бы тебе
было, если б не любил.
– Ты сюда надолго?
– Только до вечера.
– Я хочу еще поцеловать тебя.
– Ты же сказал, что за это нас арестуют.
– Ладно, потерпим. Что ты будешь пить?
– Есть тут порядочное шампанское?
– Да. Но есть и местные напитки, которые очень хороши.
– Очевидно. Сколько порций ты уже выпил сегодня?
– Не знаю. Десять или двенадцать.
– Но пьяного в тебе только тени под глазами. Ты влюблен
в кого-нибудь?
– Нет. А ты?
– Потом разберемся. Где твоя стерва-жена?
– В Тихом океане.
– Хорошо бы поглубже. Саженей так на тысячу. Ох, Томми,
Томми, Томми, Томми, Томми.
– Ты в кого-нибудь влюблена?
– Кажется, да.
– Негодяйка.
– Ужасно, правда? Первый раз мы встречаемся после того,
как я ушла от тебя, и ты ни в кого не влюблен, а я влюблена.
– Ты ушла от меня?
– Это моя версия.
– Он славный?
– Он? Да, очень славный, как бывают славными дети. Я
очень нужна ему.
– А где он сейчас?
– Это военная тайна.
– И ты туда едешь?
– Да.
– К какому ты принадлежишь ведомству?
– Мы – СОДВ[105].
– Это все равно что УСС[106]?
– Да нет же, глупый. Не прикидывайся дурачком и не
строй из себя обиженного только потому, что я влюблена в кого-то. Ты же ведь не
спрашиваешь моего совета, когда собираешься в кого-то влюбиться.
– Ты его очень любишь?
– Я вовсе не говорила, что я его люблю. Я сказала, что
влюблена в него. А хочешь, сегодня даже и влюблена не буду, раз тебе это
неприятно. Я ведь здесь только на один день. Я не хочу быть нелюбезной.
– Ну тебя к черту, – сказал он.
– Может быть, мне взять машину и вернуться в
отель? – спросила Гинни.
– Нет, Гинни. Мы сперва выпьем шампанского. У тебя
машина есть? – спросила она Томаса Хадсона.
– Есть. Стоит там на площади.
– Можем мы поехать к тебе?
– Конечно. Позавтракаем здесь и поедем. А можно
прихватить чего-нибудь и поесть дома.
– До чего это замечательно вышло, что мне удалось
попасть сюда.
– Да, – сказал Томас Хадсон. – А откуда ты
вообще знала, что здесь можно кое-кого встретить?
– Мне сказал один человек на аэродроме в Камагуэе, что
ты здесь бываешь. И мы решили: не найдем тебя, посмотрим Гавану.
– Так давай посмотрим Гавану.
– Нет, – сказала она. – Пусть уж Гинни одна
смотрит. А может быть, у тебя кто-нибудь есть, кто бы показал Гинни Гавану?
– Найдется.
– Только к вечеру мы должны вернуться в Камагуэй.
– В котором часу самолет?
– В шесть, кажется.
– Все устроим, – сказал Томас Хадсон.
К их столику подошел молодой человек, кубинец.
– Простите, пожалуйста, – сказал он. – Мне
хотелось бы получить у вас автограф.
– С удовольствием, – сказала она.
Он подал ей открытку с изображением бара и Константе за
стойкой, сбивающего коктейль, и она расписалась актерским размашистым почерком,
так хорошо знакомым Томасу Хадсону.
– Не стану говорить, что это для моей маленькой дочки
или для сына-школьника, – сказал молодой человек. – Это для меня
самого.
– Тем приятнее, – сказала она и улыбнулась ему: –
Очень мило, что вы меня попросили об этом.
– Я видел все ваши фильмы, – сказал молодой
человек. – Я считаю вас самой красивой женщиной в мире.
– Чудесно, – сказала она. – Пожалуйста,
продолжайте считать так.
– Не окажите ли вы мне честь выпить со мной?
