– Мы тут пьем с моим другом.
– Я вашего друга знаю, – сказал молодой
человек. – Мы знакомы уже много лет. Можно к вам подсесть, Том? Тем более
у вас две дамы.
– Мистер Родригес, диктор городского радио, –
сказал Томас Хадсон. – А как ваша фамилия, Гинни?
– Уотсон.
– Мисс Уотсон.
– Рад познакомиться, мисс Уотсон, – сказал диктор.
Он был красивый молодой человек, черноволосый, загорелый, с ласковыми глазами,
приятной улыбкой и большими, ухватистыми руками бейсболиста. Он и в самом деле
играл в бейсбол, и не только в бейсбол, но и в азартные игры, и в его
привлекательности было нечто от привлекательности профессионального игрока.
– Может быть, мы позавтракаем все вместе? – сказал
он. – Сейчас как раз время ленча.
– Нам с мистером Хадсоном нужно съездить за
город, – сказала она.
– Я охотно позавтракала бы с вами, – сказала
Гинни. – Вы мне очень понравились.
– А он – приличный человек? – спросила она Томаса
Хадсона.
– Даже отличный. Во всей Гаване лучшего не найдешь.
– Большое спасибо, Том, – сказал диктор. –
Так вы решительно отказываетесь от завтрака?
– К сожалению, нам нужно ехать, – сказала
она. – Мы и так задержались. Встретимся в отеле, Гинни. Спасибо, мистер
Родригес.
– Вы, бесспорно, самая красивая женщина в мире, –
сказал мистер Родригес. – Я всегда это знал, но сейчас я в этом убедился.
– Пожалуйста, продолжайте так считать, – сказала
она, и мгновение спустя они уже были на площади. – Что ж, – сказала
она. – Все очень хорошо получилось. Гинни он понравился, и он, кажется,
милый.
– Он очень милый, – сказал Томас Хадсон, и шофер
отворил перед ними дверцу машины.
– Ты сам милый, – сказала она. – Жаль только,
что ты уже так много выпил сегодня. Потому-то я и замяла разговор о шампанском.
Кто была твоя смуглая приятельница у стойки бара?
– Просто моя смуглая приятельница у стойки бара.
– Хочешь выпить еще? Можно остановиться где-нибудь по
дороге.
– Нет. А ты хочешь?
– Ты же знаешь, я никогда не пью спиртного, Но от
бокала вина я бы не отказалась.
– Дома у меня есть вино.
– Вот и чудесно. Теперь можешь меня поцеловать. Здесь
нас не арестуют.
– Avonde vamos?[107] – спросил шофер, не поворачивая
головы.
– A la finca[108], – сказал Томас Хадсон.
– Ах, Томми, Томми, Томми, – сказала она. –
Ну что же ты меня не целуешь? Пусть он видит, это ведь ничего, правда?
– Да. Это ничего. Можешь потом ему вырезать язык, если
хочешь.
– Не хочу. И вообще не хочу никаких жестокостей, теперь
и никогда. Но ты милый, что предложил это.
– Идея была недурная. Расскажи мне о себе. Ты все
прежняя люби-меня?
– Я такая же, как была.
– Правда, такая же?
– Конечно, такая же. В этом городе я твоя.
– До отправления самолета.
– Точно, – сказала она и поудобней устроилась на
сиденье машины. – Посмотри, – сказала она. – Все нарядное,
светлое осталось позади, и кругом грязно и неприглядно. Всегда с нами бывало
так.
– Не всегда.
– Да, пожалуй, – сказала она. – Не всегда.
Они смотрели на все грязное и неприглядное кругом, и ее
зоркий взгляд и грациозный ум мгновенно отмечали то, что он сумел разглядеть
лишь за долгие годы.
– Вот теперь уже лучше, – сказала она. За всю
жизнь она ни разу не солгала ему, и он тоже старался ей не лгать, но это очень
плохо удавалось.
– Ты все еще меня любишь? – спросила она. –
Говори как есть, не приукрашивай.
– Да. Ты сама должна знать.
– Я знаю, – сказала она и в доказательство обняла
его, если это могло служить доказательством.
– Кто он, твой теперешний?
– Не будем о нем говорить. Тебе бы он не понравился.
– Скорей всего, – сказал он и так крепко прижал ее
к себе, что, казалось, еще немного – и что-нибудь будет сломано, если один из
них не высвободится. Это была старая их игра, и в конце концов высвободилась
она и ничего не сломалось.
– Ты всегда выигрываешь, – сказала она. –
Тебе хорошо, у тебя грудей нет.
– У меня многого нет, что есть у тебя. Ни таких длинных
ног, ни лица, на которое взглянешь – и защемит сердце.
– Зато у тебя есть многое другое.
– Ну как же, – сказал он. – Например, по
ночам – общество кота и подушки.
– Сегодня я заменю тебе это общество. Долго еще нам
ехать?
– Одиннадцать минут.
– Слишком долго при данных обстоятельствах.
– Хочешь, я возьму руль и доеду за восемь?
– Нет, не надо. Лучше вспомни, как я учила тебя быть
терпеливым.
– Это было самое разумное и нелепое, чему меня в жизни
учили. Давай вкратце повторим урок.
– А нужно?
– Нет. Все равно уже только восемь минут осталось.
– У тебя дома уютно? Постель широкая?
– Увидишь, – сказал Томас Хадсон. – Что, уже
начались обычные сомнения?
– Нет, – сказала она. – Но я хочу
широкую-широкую постель. Чтобы можно было совсем забыть про армию.
– Есть широкая постель, – сказал он. –
Настолько, что и для армии места хватит.
– Не хами, – сказала она. – Знал бы ты этих
Сынов воздуха. Даже самые лучшие под конец демонстрируют фотографии своих жен.
– Слава богу, что я их не знаю. Мы хоть, может, и
задубели от морской воды, но по крайней мере не именуем себя Сынами моря.
– Расскажи мне про это, – попросила она, угнездив
руку у него в кармане.
– Нет.
