— Не шутите с этим. — Черный Свет также присоединился к ним. — Быть избранной жертвой богам — это честь и судьба, которой никто не должен бояться. И именно жрецы толкуют их желания и следят, чтобы боги остались довольны.
— Здесь, в Караколе, уже некоторое время не приносят человеческих жертв, и мы не ощутили на себе их гнев, — холодно ответил Балам. — Наоборот, вот уже несколько лет у нас хорошие урожаи.
— А тебе не приходило в голову, что боги довольны, потому что другие все же дают им то, чего они хотят? — Принц был раздражен. — Почему есть такие короли, как мой отец или великий К'авииль из Тикаля, не пытающиеся навязывать свою волю жрецам? Они радостно смотрят, как боги продолжают получать жертвы, которые мы им всегда приносили.
Балам не знал, что ответить, так как некоторые жрецы Караколя действительно беспокоились из-за запрета приносить человеческие жертвы. Особенно те, кто служил самым кровожадным богам.
— Ты прекрасно знаешь, что человек, гораздо более близкий к богам, чем те жрецы, о которых ты упомянул, боролся за отмену этого жестокого обычая, — спокойно возразила Синяя Цапля. — Моя бабка Нефритовые Глаза убедила своего мужа, что боги требуют не этого. Йахав Те К'инич собрал верховных жрецов, а также всех остальных, и никто тогда не сомневался в том, что моя бабка провозгласила волю богов. И сейчас никто также не ставит под сомнение тот факт, что Йахав Те К'инич был великим королем.
— И с тех пор Караколь процветал. — На этот раз вступил в разговор Чальмек. Он говорил тихо, как будто просил прощения за то, что его услышат. — Мой дядя, Белый Нетопырь, тоже не считает, что человеческие жертвы необходимы. А он ведь великий жрец, которому мы можем верить, правда?
Черный Свет посмотрел на каждого из них по очереди. Рот его превратился в тонкую линию, а губы слегка дрожали.
— Я вижу, что вы трое сговорились и вещаете чужими устами, — сказал он наконец. Его голос снова зазвучал так же холодно, как обычно. — Я только хочу сказать вам одно: установленный порядок не может быть изменен надолго и боги еще дадут почувствовать свой гнев. И тогда, поверьте мне, те, кто их оскорбил, исчезнут, а их место займут другие. И вновь все будет так, как и положено.
7
Город Мехико, 2001 год
Николь казалось невозможным то, что всего лишь через двадцать четыре часа она окажется среди тропической сельвы, чтобы изучать следы древней цивилизации, которым исполнилось почти четырнадцать столетий. Что ночью она будет спать под звездным небом вместо сводов гостиницы, где они сейчас проживали. А неуютный и привычный шум цивилизации уступит идущему из глубины веков и всегда меняющемуся шепоту природы.
Уже сам приезд в Мехико предполагал для нее резкую перемену в привычном окружении. Сначала перелет над огромным городом, которому, казалось, не было конца. Позже — терминал аэропорта, где они долго ожидали багаж, который в конце концов появился ко всеобщему облегчению, а вокруг нее сновали люди, очень громко разговаривающие на незнакомом ей языке. И наконец — встреча с этим городом разительных контрастов. У нее появилось ощущение, что ее маленький кабинет в музее находится очень далеко, и не только из-за расстояния.
Это был ее третий день пребывания в мексиканской столице, и пока еще девушка наслаждалась своего рода оплачиваемым отпуском. Из Парижа вылетели она, Ги Лаланд и два сотрудника Французского телевидения. И разумеется, Жан, ее жених. Николь улыбнулась, вспомнив выражение лица, с которым доктор Лазерр выслушал ее единственное требование — чтобы и Жан вошел в состав экспедиции, причем расходы она берет на себя. Во всем остальном она соглашалась с условиями дирекции музея.
Доктор Лазерр мужественно выслушал ее и в конце удачно пошутил, как человек бывалый: если хочешь идти вперед, есть только одно средство — отступать. Поначалу Николь собиралась долго объяснять свою просьбу, приводя различные аргументы, но потом решила, что этого делать не стоит. Вышло бы так, что она оправдывалась за то, что не заслуживало оправданий.
В Мехико они разместились в гостинице на проспекте Реформы, в так называемой Красной зоне, и, когда Николь заметила Лаланду, что это очень дорого, археолог ответил ей с юмором:
— Это самое меньшее, что для нас мог сделать департамент, моя дорогая коллега. Подумайте, что в ближайшие дни наше проживание не будет им стоить и франка.
На следующий день после приезда Лаланд, Николь и Жан взяли такси, чтобы съездить в Антропологический музей. Это стало первой встречей обоих молодых людей с огромным городом, и хотя они привыкли к напряженному уличному движению Парижа, движение в Мехико показалось им поистине жутким.
— Я уже с этим смирился, — пожал плечам Лаланд. — Город невероятно огромен, а некоторые виды общественного транспорта функционируют плохо. Добавьте к этому свыше двадцати миллионов жителей… и все ездят на машинах.
В Антропологическом музее их ожидал Хулио Ривера. Доктор Ривера должен был стать их мексиканским сопровождающим в экспедиции.
— Это один из лучших в мире специалистов по культуре майя, — заранее уведомил их Лаланд накануне за ужином. Они были только втроем, поскольку оба телевизионщика решили отправиться спать. — Мы с ним уже побывали не в одной экспедиции и, можно сказать, вместе заходили в храм в тот день, когда его обнаружили. Видела бы ты его лицо, когда он рассматривал иероглифические надписи! — улыбнулся он, глядя на Николь. — Он очень забавный человек, — продолжал Лаланд, заметив, что она заинтересовалась. — Увидишь… помесь английского аристократа с крестьянином. Встретив его в Виндзорском дворце, ты бы приняла его за элегантного денди, и в то же время ты поразишься, услышав, как он умеет ругаться, разгребая руками куски грязи при входе в гробницу. У него есть кафедра в университете, и еще он работает в музее, хотя я полагаю, что студенты его редко видят. Больше всего на свете он любит искать развалины, затерявшись в сельве…
Николь не сумела сдержать улыбки, здороваясь утром с Хулио Риверой и вспоминая о вчерашнем разговоре. В этот момент она, несомненно, имела дело с аристократической ипостасью эрудированного мексиканца. Человеку, крепко сжавшему ее руку, было на вид чуть более пятидесяти лет, седые волосы он зачесывал назад; цвет его лица был свежим благодаря постоянному пребыванию на свежем воздухе. У него был мягкий тембр голоса, и он изъяснялся на правильном французском.
Девушка ответила на его приветствие и сразу же, не понимая почему, подтянула рукава и поправила юбку, поскольку элегантная внешность доктора Риверы заставила ее почувствовать себя несколько неопрятной. На нем были клетчатая рубашка и галстук гранатового цвета, а также бежевый льняной пиджак. Но не столько его одежда, сколько манера поведения и общее ощущение безупречности вызвали у Николь это чувство.
В течение двух следующих дней Николь и Жан обнаружили, что их радушный хозяин был человеком редкого обаяния… когда хотел. С ними он вел себя на редкость вежливо и гостеприимно, но при этом они могли наблюдать, как бесцеремонно он обращается с работниками музея, подходившими к нему с вопросами.
