– «Прайс Финнертон». – В разговор снова вклинилась Синтия.
Оба как по команде взглянули на нее, и Карен сделала пометку в записной книжке.
– Вы не знаете, были ли у нее там какие-нибудь проблемы? Может, она жаловалась на кого-то, кто придирался к ней или унижал? Или какие-нибудь неприятности с боссом?
– Нет, ничего подобного не было.
И снова они напрасно ждали уточнений от Синтии. Внеся свою лепту в разговор, женщина надолго замолчала.
– Вам известно, почему она ушла оттуда? Ей там не нравилось? Она была несчастлива?
– Нет, ей нравилось работать там, – сказал Говард. – Но я говорил Мелани, что она заслуживает большего, чем то жалованье, которое ей платили. Я все время донимал ее этим, и, чтобы отделаться от меня, она позвонила в какую-то компанию. По-моему, это охотники за головами. Кадровое агентство, так, кажется, это называется теперь. Через три недели она получила предложение перейти на работу в «МакГинти и Поллак», где ей пообещали на двадцать тысяч больше, чем платили в «Прайс Финнертон». – Он помолчал, понуро опустив голову. – Может быть, останься она на прежнем месте, ничего бы этого не случилось…
Карен чуть подалась вперед.
– Мистер Хоффман, мы стараемся выяснить мельчайшие подробности этого несчастья, но, уверяю вас, случившееся не имеет никакого отношения к тому, что вы сказали Мелани. Человек, который сделал это, уже убил нескольких женщин, и он будет убивать снова. Так что ни вы, ни совет, который вы дали дочери, тут совершенно ни при чем.
Карен, конечно, не могла быть уверена в том, что говорит Говарду правду, но она просто не могла видеть, как родные погибшей девушки терзаются чувством вины из-за того, что сказали или сделали. Или, наоборот, не сказали или не сделали.
Говард согласно кивнул, но голову так и не поднял. Робби протянул ему салфетку, и он взял ее, чтобы вытереть глаза.
– Мистер Хоффман, знаете ли вы кого-нибудь, включая членов семьи или родственников, кто мог поссориться с Мелани?
– Нет.
– А как насчет подруг и друзей? Их у нее было много?
При этих словах Говард поднял голову и взглянул Карен в глаза.
– У нее было несколько близких подруг. Хорошие и славные девушки. По большей части незамужние. Только одна разведена, как и Мелани.
Робби прищурился.
– Мелани была разведена?
– Ее брак был аннулирован,
[20]
– пояснила Синтия. Она повернулась к Робби: – Это не совсем то же, что разведена, есть некоторая разница.
На этот раз ее голос прозвучал громче, и, словно испугавшись этого, она поспешно опустила глаза.
– Как звали жениха? – резко спросила Карен.
– Неужели вы полагаете, что он…
Робби поднял руку, призывая к спокойствию.
– При проведении расследования нам приходится поднимать и переворачивать много камней. Просто для того, чтобы увидеть, кто из-под них вылезет.
– Нейл Кройс. Где-то у нас есть номер телефона. Синтия, милая, поищи, пожалуйста, хорошо?
Не сказав ни слова, Синтия поднялась и вышла из комнаты.
– Нам понадобятся фамилии и адреса ее подруг, – сказала Карен.
Вырвав из блокнота страничку, она протянула его Говарду вместе с ручкой. Пока он записывал фамилии, она продолжила:
– Не знаете, она часто бывала в барах или ночных клубах?
– Мелани совсем не такая… была. Она не пила, и ночной жизни у нее тоже не было. Кстати, наркотики она тоже не принимала, если вы намерены спросить и об этом.
Карен ощутила в голосе Говарда сдержанное негодование, как если бы своим вопросом она оскорбила память его дочери. Но тут у нее в памяти всплыли кровавые рисунки на стенах и комментарий Хэнкока.
– Что вы можете сказать о ее увлечении живописью? Она посещала какие-нибудь уроки, занятия? Формальное обучение имело место?
– Она брала уроки живописи в колледже, а потом занималась частным образом с другом семьи в Александрии.
– Как зовут этого друга семьи?
Говард раздраженно прищурился.
– Ей семьдесят девяти лет, агент Вейл. Сомневаюсь, что это она убила мою дочь.
Карен уже собралась рассказать ему о том, что зачастую невиновный человек может сообщить сведения, которые приводят к еще одному человеку, от которого, в свою очередь, ниточка тянется к кому-нибудь третьему, кто и оказывается настоящим убийцей. Но Робби опередил ее. Карен не успела даже рот открыть, как он уже изложил хозяину то, о чем она подумала.
– Син, милая! – крикнул Говард в кухню. – Нам нужен номер телефона Марты.
Детективы продолжили задавать вопросы. Их интересовали привычки Мелани, семейная история, свидания, на которые она ходила… Особняком стояли вопросы деликатные – о ее половой жизни и сексуальных предпочтениях. Вытянутое лицо Говарда посерело, когда Карен спросила об этом. Но ответил он кратко:
– Она не была неразборчивой и беспорядочной в связях. Кроме того, времени для свиданий у нее почти не оставалось.
В гостиную вернулась Синтия, вручила Робби листок бумаги и заняла свое место на диване.
Карен почувствовала, что они испытывают терпение родителей и что им пора закругляться. Если понадобится дополнительная информация, сюда можно заглянуть еще раз или просто позвонить – что для Хоффманов будет несравненно легче.
Робби, явно догадавшись, о чем думает Карен, поднялся с софы и протянул руку. Хоффман пожал ее, но взглянуть детективу в глаза так и не решился.
– Спасибо за помощь, – сказала Карен. – Не провожайте нас, мы сами найдем дорогу.
Они уже шли по коридору, когда голос Хоффмана заставил их остановиться.
– Когда вы поймаете это чудовище, я хочу видеть его. Я хочу посмотреть ему в глаза и побыть с ним наедине.
У Карен и Робби не нашлось другого ответа, кроме как кивнуть в знак согласия. Повернувшись спиной к хозяевам, они вышли из дома.
…девятая
Ее глаза в оцепенении смотрят прямо перед собой, когда я затягиваю веревку сильнее. Она не кричит, и это очень странно, но на лице у нее написан ужас – скулы сведены судорогой, кожа на лбу собралась морщинками страха. Она не заслуживает того, чтобы жить дальше. Потому что оно здесь, как я и говорил, достаточно всего лишь взглянуть пристальнее. Вы понимаете, что я имею в виду, агент Вейл? Все именно так, как говорил Дуглас: если хочешь узнать художника, изучай его творчество. Ну так изучайте! Итак, что вы видите!
А я скажу вам, что вы видите. Ничего. Потому что не можете видеть; вы лишились зрения, что бы это ни значило. Оцепенев от ужаса и отвращения, вы можете лишь беспомощно смотреть, как я заношу нож и протыкаю ее правый глаз. Слышен тошнотворный хруст, когда лезвие пронзает оболочку и проникает все глубже в мозг…
