– Это правда! Я видела их. В иерусалимском аэропорту. Он все время сливал им информацию!
– Она врет. Халифа, не верь ей! Она врет!
– Он водил нас за нос, – продолжала она, с трудом приподнявшись и прислоняясь к ящику. – Тебя, меня, всех. Он один из них, «воин Давида». Они придут за светильником. Они хотят начать войну.
– Не верь ей!
– Мы должны помешать им. Пока не поздно.
– Врешь, арабская сука!
Арие сделал шаг вперед и поднял «шмайссер». Халифа выстрелил, пуля рикошетом отскочила от стен пещеры и закончила путь в одном из ящиков.
– Это было последнее предупреждение, Бен-Рой! – крикнул он сверху, в третий раз взводя затвор. – Не бросишь оружие немедленно – буду стрелять наповал.
– Ты ни черта не понимаешь! – завопил израильтянин, брызгая слюной. – Халифа, прошу тебя, верь мне! Я следил за ней все время, пока мы вели расследование. Клянусь тебе, она работает на аль-Мулатхама!
Он запинался, с трудом связывая слова. Потом титаническим усилием постарался успокоиться и как можно внятнее выразить свои мысли:
– Она написала статью, год назад. Сразу после гибели Гали. Интервью с аль-Мулатхамом. Написала там, что он душится одеколоном «Манио». Написала, что смогла определить запах. Но «Манио» душусь я, понимаешь. Халифа, и у меня она не сумела определить этот одеколон. Я душусь «Манио»! А она спросила, что это за одеколон. Она не узнала запах, не узнала, черт возьми!
Халифа бросил удивленный взгляд на Лайлу, а та в ответ лишь приподняла брови, как бы говоря: «Не понимаю, о чем он». Бен-Рой в досаде покачал головой:
– Ну как же, как же до тебя не доходит! Она все выдумала. Одеколон, интервью, статью – все, понимаешь? Это вздор! Просто чтобы сбить людей с толку. Чтобы защитить настоящего аль-Мулатхама, ее хозяина.
Его речь снова ускорилась, он проглатывал слова. Пытаясь сдержать охвативший его озноб, Бен-Рой сжал рукой маленькую менору у себя на шее.
– Я следил за ней после той статьи. Целый год. Каждый смертник, Халифа… Она брала у них интервью. У всех. У каждого смертника. Они так их вербуют. Сначала она говорит с ними, проверяет, насколько они надежны, и передает их координаты. Вот так все и происходит, Халифа. Через нее. Она, часть их дьявольской системы!
– Он спятил!
– Объясни ему тогда! – зашипел он, впиваясь в Лайлу разъяренным взглядом. – Объясни, как получается, что не было ни одного смертника, у которого бы ты не брала интервью?!
– Не знаю я! – закричала она, бессильно качая головой. – Не знаю почему. Простое совпадение… И вообще я это уже не первый раз слышу. «Шин-Бет» меня в том же обвинял после той статьи.
– Да у нее даже «жучок» в сумке, твою мать! – Бен-Рой вытащил из кармана небольшой металлический предмет размером с пачку сигарет и подбросил его в воздух. – Ну, что ты на это скажешь?
– Меня обшарили в аэропорту, ты сам видел! – закричала она. – Я бы ни за что не пронесла ничего подобного!
– Тогда как он к тебе попал?
– Не знаю! – завизжала она вдруг пронзительным голосом и, растерявшись, махнула рукой. – Кто-то подбросил, наверное.
– Поганая врунья! – зарычал израильтянин, уже не пытаясь сдерживать эмоции. – Не верь ни слову из того вздора, что она несет. Разыгрывает тут комедию, а сама сдала нас аль-Мулатхаму. Она убийца. Халифа! Она убила Галю!
– Да мы все тогда убийцы, получается! – издевательски бросила в ответ Лайла. – Каждый палестинец и вообще араб. Мы все виноваты в том, что аль-Мулатхам убил его невесту. Поэтому он и продался Хар-Зиону.
– Чушь!
– Они идут по нашим следам!
– Не верь ей. Халифа. Это Грязная сраная…
Раздался третий выстрел, и их громкие голоса мгновенно смолкли. Лайла осела, прислонившись спиной к ящику, Бен-Рой в замешательстве остановился в стороне. Оба неподвижно смотрели вверх, на каменный выступ, словно подсудимые перед вынесением приговора. Халифа моргнул и стряхнул капельку пота, упавшую на веко. В начавшейся перебранке он чувствовал себя уже не так уверенно, как прежде. Хотя он не сомневался, что Лайла невиновна, глаза израильтянина искрились чем-то еще, кроме слепой злобы и ненависти, каким-то страстным призывом, мольбой…
Точно такие же глаза были у Мохаммеда Джемаля на допросе по делу Шлегель много лет назад: тот же яростный протест, то же настойчивое отстаивание своей невиновности. Джемаль, как выяснилось позднее, был прав. А вот Бен-Рой… «Остерегайся их, Юсуф. Остерегайся евреев», – пронеслось в памяти давнее наставление отца.
Он сморгнул еще одну каплю пота, переводя взгляд с Лайлы на Бен-Роя и обратно, и снова щелкнул затвором.
– Бросай «пушку», Бен-Рой!
– Нет!
– Бросай и вставай на колени!
– Ты спятил! Не понимаешь, что делаешь, тупая арабская…
Не дав ему договорить. Халифа выстрелил. Пуля застряла в камнях всего в дюйме от правой ступни Бен-Роя. Израильтянин посмотрел вниз, затем наверх и по сторонам; глаза его сверкали, словно бурлящая сталь, рот перекосился – казалось, нижняя часть лица вот-вот отвалится. Наконец с отчаянным воплем, который издает раненый лев, полицейский швырнул «шмайссер» и опустился на колени. В ту же секунду Лайла подскочила к нему, схватила автомат и, отойдя на пару шагов назад, жестом заставила Бен-Роя лечь на живот.
– Эти «воины Давида», – произнес Халифа, – когда они…
Он осекся, почувствовав толчок холодного дула, внезапно упершегося в его шейный позвонок.
– Думаю, этого достаточно в качестве ответа. А теперь положи винтовку на землю и подними руки.
В первый момент Халифа хотел предупредить Лайлу, но в его положении, с дулом у затылка, один звук означал бы самоубийство. Не пытаясь сопротивляться, он, как и было велено, отложил «маузер» и скрестил ладони на голове. Дуло автомата тотчас убрали, чья-то грубая ладонь схватила руку инспектора и выкрутила ее, вынудив его встать на ноги и обернуться.
Вокруг стояли шестеро мужчин, включая того, кто держал Халифу. Все были крепкого сложения, с суровыми непроницаемыми лицами, на всех были лыжные куртки и черные шапочки, довольно нелепо выглядящие. У пятерых на груди висели автоматы «узи», а шестой – самый старший, только что говоривший с Халифой – сжимал пистолет марки «Хеклер и Кох». Он был низкорослый, мускулистый, с бледным, сильно заросшим лицом. На руках у него были перчатки. Кристальной ясности догадка, какие осеняют в моменты крайней опасности, пронеслась в голове у Халифы: перед ним стоял тот самый человек, портрет которого он видел на обложке журнала «Тайм» в гостиной виллы Пита Янсена, – Барух Хар-Зион.
«Вот подонок этот Бен-Рой, – подумал инспектор. – Лживый еврейский подонок».
Обменявшись полушепотом короткими репликами на незнакомом Халифе языке (вероятно, на иврите), мужчины пошли к краю выступа. Державший инспектора за руку снова дернул ее, на этот раз заставив египтянина повернуться обратно, лицом к ящикам. К тому времени Лайла уже заметила, что наверху что-то стряслось. Она спряталась за одним из ящиков и, не шевелясь, бледная от волнения, по-прежнему направляла дуло «шмайссера» на лежавшего лицом вниз Бен-Роя. Халифа подумал, что израильтяне сейчас откроют пальбу, однако они лишь молча смотрели вниз, держа наготове «узи». Один из них, высокий, со стриженными «под ежик» волосами, подошел к самому краю и, нагнувшись, принялся разглядывать подъемник.
