Хава жила неподалеку от Старого города, на Ха-Маалот – зеленой улице в центре западной части Иерусалима. Дойдя до желтоватого каменного здания, Бен-Рой сделал глоток водки и нажал на домофон рядом со стеклянной дверью. Через несколько секунд в аппарате послышался голос его племянника Хаима:
– Дядя Арие?
– Нет, Человек-паук, – ответил Бен-Рой с американским акцентом.
Мальчик некоторое время молчал и затем расхохотался:
– Никакой это не Человек-паук, а дядя Арие! Заходите!
Бен-Рой улыбнулся и открыл зажужжавшую дверь. Нажав кнопку вызова лифта, он всунул в рот пластинку мятной жвачки, чтобы скрыть запах алкоголя.
Шаббаты у сестры были редкими моментами в его серой жизни, когда он чувствовал себя уютно. Религиозные церемонии сами по себе не имели для Бен-Роя такого значения, как раньше. После Галиной гибели он почти перестал ходить в синагогу, даже на Пейсах, Рош-ха-Шана и Йом Киппур. Притягивала теплая, жизнерадостная атмосфера, царившая в семье сестры. Ему было приятно посидеть в узком кругу родных – Хавы, ее мужа Шимона и двух их детей – Хаима и Эзера. Его согревал вид веселых, счастливых людей – таких непохожих на него.
Арие вышел из лифта, и навстречу ему выскочили два брата-малыша.
– Поймал сегодня бандитов?
– А пистолет у тебя с собой?
– В зоопарк! В зоопарк!
Он взял детей на руки и понес в квартиру, закрыв ногой входную дверь. Из кухни вышел шурин – низкорослый толстяк с прической в африканском стиле и с пахнущим жареной курицей передником. Не зная его, Бен-Рой никогда не поверил бы, что Шимон парашютист, да еще отмеченный высокими наградами.
– Как поживаешь, родственник? – спросил тот, хлопая Бен-Роя по плечу.
Арие мотнул головой в ответ и снял малышей с рук. Они побежали в спальню, гогоча и имитируя стрельбу.
– Налить тебе? – спросил Шимон.
– А ты как думаешь? – огрызнулся Бен-Рой. – Где Хава?
– Свечи готовит. Вместе с Сарой.
Полицейский нахмурился: он привык, что посторонних у сестры не бывает.
– Наша подруга, – пояснил Шимон. – Решили пригласить сегодня.
Он посмотрел в коридор и добавил притихшим голосом:
– Кстати, очень симпатичная. И без парня!
Он подмигнул ему и ушел в кухню за спиртным. Бен-Рой наблюдал за ним, сидя на диване в гостиной. Его сестра, высокая, коротко подстриженная, с широкими бедрами женщина, наклонилась над столом, освещая свечи для Шаббата. Рядом стояла другая женщина – ниже ее ростом и с более стройной фигурой. Ее золотисто-каштановые волосы спадали почти до самой талии. На ней были хлопчатые брюки, белая рубашка и сандалии.
– Барух ата Адонаи, элохейну мелех хаолам, ашер кидшану бмитцвотав втизвану л'хадлих нер шел Шаббат , – произносила традиционную молитву сестра.
Шимон принес виски. За ним в комнату вошли женщины, и Хава обняла брата.
– Ты чудесно пахнешь! Новый одеколон? – сказала она, целуя его в щеку. – Знакомься – Сара.
Она отошла в сторону, и ее подруга, улыбнувшись, протянула Бен-Рою руку:
– Хава много мне о вас рассказывала.
Бен-Рой невнятно пробормотал что-то, не особенно стараясь быть любезным. Он любил приходить в гости к Хаве, потому что чувствовал себя у нее непринужденно, раскованно; теперь, когда какая-то незнакомка вторглась в семейный круг, вечер был практически испорчен.
– Не обращай внимания, – пошутила Хава, кивая на брата. – Он настоящий сабра
[43]
. Предложишь десерт – и он тут же растает.
Молодая женщина улыбнулась, но ничего не сказала, а Бен-Рой двумя долгими глотками допил виски.
Через некоторое время Хава извинилась и пошла на кухню, сославшись на то, что ей нужно посмотреть за готовкой. Бен-Рой последовал за сестрой, сказав, что хочет наполнить рюмку.
– Ну, что скажешь? – спросила его сестра, как только они оказались вдвоем.
– Насчет чего?
– Насчет Сары, дурень! Она же такая красивая!
Бен-Рой налил виски и пожал плечами:
– Да я как-то не заметил.
– Молодец! – рассмеялась Хава, открывая печку, чтобы проверить, не готова ли большая курица, жарившаяся внутри.
Бен-Рой подошел к плите и, сняв крышку кастрюли, затянулся ароматом своего любимого куриного бульона с кнейдлахами.
– Она очень приятная, – говорила Хава, поливая курицу жиром. – Веселая, умная, мягкая. И без молодого человека.
– Шимон мне уже доложил, – буркнул Бен-Рой, поднося ко рту ложку горячего супа.
Хава стукнула его по руке и накрыла кастрюлю.
– Слушай, Арие, я вовсе не хочу остепенить тебя…
– Ага, черт побери, как же, поверил!
– Ты забыл, что у нас дома не бранятся? Брось сейчас же монету!
Бен-Рой пробурчал что-то в извинение и, вынув из кармана монету в пять шекелей, швырнул ее в стоявший на подоконнике зедаках
[44]
.
– Так вот, я не стремлюсь тебя угомонить, – повторила Хава, – но мне кажется…
– Что пора бы мне отыметь какую-нибудь бабу?
Он прикусил губу и, вынув монету в десять шекелей, кинул ее в ящик.
– Прости.
Хава подошла к нему и обняла за шею.
– Арие, успокойся. На тебя страшно смотреть, когда ты такой… такой несчастный… такой измученный. Галя бы этого не хотела. Я знаю. Она хотела, чтобы ты жил долго и был счастлив.
Бен-Рой позволил ей обнимать себя несколько мгновений, затем отпихнул и сделал затяжной глоток виски.
– Дай мне самому разобраться, ладно? Мне нужно время.
– Нельзя ведь всю жизнь убиваться! Нужно двигаться вперед, Арие.
Он вылил в себя остаток жидкости из рюмки и почувствовал, как начинает ожесточаться.
– На хрен! Буду убиваться сколько хочу! Не суйся не в свое дело, пока не просят, Хава!
На этот раз он не бросил монету и даже не извинился.
– По крайней мере будь вежлив, Арие: Прошу тебя. Постарайся быть милым.
Он посмотрел в ее влажные от слез глаза, кивнул и вышел в коридор.
Через двадцать минут все собрались в гостиной. Мужчины и мальчики надели ермолки, Шимон прочитал киддуш
[45]
, и, сделав по глотку вина, они сели за стол. Эзер и Хаим добились разрешения расположиться рядом с Бен-Роем.
