– Ты арестован, дядя Арие, – важно заявил Эзер. – Мы твои охранники.
После нескольких рюмок настроение Бен-Роя улучшилось.
– Ладно, – сказал он. – Только помните: если хотите, чтобы вас приняли в полицию, вы должны не спускать с меня глаз. Ни на секунду! И даже не есть.
Поначалу мальчики стойко выполняли задание, но как только принесли кастрюлю с супом, они тут же потеряли интерес к игре. Шимон кивнул Бен-Рою, и тот встал, чтобы откупорить стоявшую на буфете бутылку вина.
– Вот вы какие охранники, оказывается! – засмеялась Сара. – Ваш дядя сбежал, а вы не заметили.
– Никуда он не сбежал, – пробурчал Эзер, прихлебывая суп слежки. – За ним смотрят другие охранники, только они невидимые.
Слова малыша всех рассмешили. Бен-Рой на мгновение встретился взглядом с Сарой, но тут же отвел глаза в сторону. Он поставил открытую бутылку на стол и сел на свое место.
– Так чем вы занимаетесь? – спросил он у нее, разливая вино.
– Сара – учитель, – сказала сестра.
– Она разве немая? – перебил жену Шимон. – Пускай сама расскажет.
– Да-да, конечно, – сказала Хава. – Прости, Сара.
Молодая женщина пожала плечами:
– Я учительница.
– И где же вы преподаете? – спросил Бен-Рой, невольно улыбнувшись.
– В Сильване.
– Где? В Сильване? – Бен-Рой удивленно посмотрел на Сару.
– Да. Есть там такая экспериментальная школа для еврейских и палестинских детей. Мы надеемся, что, учась с ранних лет вместе, дети смогут избавиться от опасных стереотипов.
Бен-Рой некоторое время смотрел на нее, затем прикрыл глаза, и улыбка сошла с его губ. Шимон взял кусочек хлеба и провел им по краям своей пиалы.
– Как там с программой поддержки, о которой ты просила?
Сара покачала головой.
– Деньги дают поселенцам, а не школам… Нам сейчас даже раскраски и ручки не на что купить.
– Я что-то не понимаю, зачем вам это нужно, – пробурчал Бен-Рой, катая кнейдлах вокруг тарелки.
– Раскрашивать книжки?
– Да нет, учить израильских и палестинских детей вместе.
Она подняла на него сверкающие глаза.
– Думаете, не стоит даже попробовать?
– Пытаться сблизить людей совершенно различных культур с абсолютно несхожими ценностями? Не наивно ли это?
– Ну, вообще-то мы кое-чего уже добились, – возразила Сара. – Дети играют вместе, обмениваются опытом, становятся друзьями. Между прочим, они удивительно открыты в общении.
– Ага, это сейчас они такие прелестные. А через пару лет будут резать друг другу глотки, – сказал Бен-Рой. – Надо смотреть на вещи трезво.
Некоторое время Сара сидела молча, раздумывая о контраргументе. В конце концов она просто улыбнулась и слегка повела плечами.
– Все же, мне кажется, лучше не сидеть сложа руки и не смотреть, как дети растут с ненавистью в сердцах, а пытаться что-то изменить.
Наступила неловкая пауза, которую прервал Хаим, рассказав, как он с друзьями нашел в туалете бассейна крысу и как спасатель убил ее шваброй.
– И правильно сделал, – кивнул Бен-Рой, доев суп и бросив взгляд на сидевшую напротив Сару. – Паразитов надо давить не мешкая.
Большую часть ужина Арие промолчал, пока остальные говорили о политике. Под конец вечера все вместе спели земирот
[46]
, и Бен-Рой подпел своим бесцветным голосом. Около десяти он засобирался уходить.
– Мне тоже пора, – сказала Сара. – Хава, спасибо огромное, я замечательно провела время.
Бен-Рой злился, что не смог уйти один. В лифте они ехали молча, затем, выйдя на улицу, Арие спросил Сару, в какую сторону ей нужно.
– Направо, – ответила она.
– Мне налево. – Бен-Рой слукавил: ему тоже нужно было направо.
Наступила неловкая пауза.
– Ну что же, приятно было познакомиться, – пробормотала наконец Сара, улыбнувшись и протянув руку.
Он покачал головой, развернулся и пошел прочь. Пройдя всего несколько метров, он услышал за спиной ее мягкий, нежный голос:
– Мне очень жаль, Арие. Хава мне вес рассказала о вас. Мне очень жаль, поверьте.
Он замедлил шаг. «Ни хрена тебе не жалко, мерзкая ты тварь! – чуть не закричал Бен-Рой. – Арабы убили единственную женщину, которую я любил, а ты якшаешься с ними и играешь с их детьми. Будь ты проклята, тупая вонючая сука!» Однако он ничего не сказал, а, слегка помахав рукой на прощание, пошел дальше, свернув за угол на улицу Ха-Мелех Геория.
Спустя три часа беспробудного пьянства в баре на улице Яффо Бен-Рой, шатаясь из стороны в сторону, приполз домой и, поставив диск Шломо Арци в плейер, свалился на диван.
Сидя в баре, Арие подумывал, не взять ли с собой болтавшуюся там проститутку – молоденькую блондинку, на вид русскую, с густо накрашенными ресницами и исколотыми от частого употребления наркотиков руками. Ему просто хотелось забыться, как-то заглушить гнев и отчаяние, разрывавшие его на части. Однако Бен-Рой быстро отбросил эту мысль, представив, что тогда будет ненавидеть себя еще больше. Девушка пыталась заигрывать с ним, но Арие послал ее и продолжил пить в одиночестве, тупо уставившись в отражение своей физиономии в высоких створках зеркала.
Бен-Рой долго лежал на диване, закрыв глаза: голова шла кругом, как во время качки, тошнота стягивала глотку. Он приоткрыл глаза и попытался остановить взгляд на каком-нибудь предмете, да только неудачно: перед ним, словно на карусели, пролетали не задерживаясь разрозненные образы – плейер на коленях, трещина в потолке, детектив Бати Гур
[47]
. Наконец взгляд его наткнулся на ряд фотографий в рамке, заполнявших полку у противоположной стены. Череда фотографических образов заставила Арие напрячься: вот они с сестрой свисают с абрикосового дерева; вот его прапрадедушка Иезекииль – непреклонный бородатый старец, еще в 1882 году в числе первых переехавший с семьей из России в Палестину, в то время находившуюся под властью Османской империи; вот Арие в день окончания полицейского училища; а вот он с Аль Пачино, который своей ролью в фильме «Серпико» подтолкнул его к решению стать полицейским. И конечно, последняя, самая большая фотография в ряду: он с Галей в Гиносаре, на фоне Галилейского моря, оба радостные, смеющиеся в камеру. Это было на его тридцатилетие, когда Галя подарила ему серебряную фляжку и кулон с миниатюрной менорой, который он с тех пор носил на шее.
Он не мог оторваться от фотографии, машинально теребя пальцами кулон, затем с усилием приподнялся на ноги и протопал в спальню. Там на стене была приклеена фотокопия газетной статьи, увеличенная в три раза, с подчеркнутыми толстыми линиями красных чернил словами, врезавшимися в его сознание: «Иерихон и долина Мертвого моря»; «Манио»; «высокий стройный мужчина»; «невиданный в истории палестинского экстремизма уровень секретности»; «внешний фактор». Бен-Рой уперся обеими руками в стену и принялся вчитываться в крупные буквы статьи, как он делал тысячу раз за этот год. В конце концов ноги его подкосились от усталости и он рухнул на кровать, уставившись на флакон одеколона на шкафу.
