— Скажи, что ты только что все это выдумала.
— …Простушка Джейн знала, что она ему не пара. Он никогда и не глядел в ее сторону. К тому же она продолжала нести свои крест в виде престарелого профессора. Когда Милашка вышла замуж за своего Принца, Простушка Джейн от души поздравила подругу, хотя сердце ее разрывалось…
— Я не знал…
— Через год мы с Джоном уехали. Мы прожили вместе четыре года. Но сердце мое осталось в Оукерах. Я не гналась за его деньгами. Он мне столько раз говорил, что после его смерти я стану богатой вдовой, а меня так раздражали эти разговоры, что говорить он перестал… Когда ему исполнилось шестьдесят два года, он умер. И все оставил мне. Я оказалась богатой невестой, ни гроша не смыслящей в вопросах любви. Я завидовала Ричелдис не потому, что она так чудесно устроила свою судьбу. Я не хотела для себя такого же мужа, как у нее, — прекрасного принца, благородного рыцаря, героя-любовника, обеспеченного и желанного. Мне нужен был именно ее муж. Увы! Во-первых, она была моей лучшей подругой. Во-вторых, они были по уши влюблены друг в друга. Казалось, они нашли секрет счастья, посягнуть на которое казалось кощунством: даже имей я хоть один шанс завлечь этого принца, я бы им не воспользовалась… Так я и оказалась в Париже. Просто сбежала куда глаза глядят, подальше от чужого счастья.
— Боже мой… Боже мой… Каким я был слепцом!
— Все почему-то считают своим долгом пожалеть меня за то, что я живу одна. Но никто не хочет поверить, что это одиночество мне не в тягость. Мадж пыталась удержать меня, когда узнала, что я увольняюсь. Она сыграла не последнюю роль в моем отъезде. Ее бы энергию да в мирных целях!.. Она, как асфальтовый каток, раздавит и не заметит. Я всю жизнь мечтала ни от кого не зависеть, делать то, что хочется именно мне, а не исполнять чужую волю. Хочу — читаю, хочу — гуляю, хочу — ем, хочу — сплю, причем тогда, когда этого хочу я, а не кто-то другой, пусть даже близкий и желанный! Париж — восхитительный город, по нему можно гулять бесконечно. Можно устроить праздник желудка, да мало ли что можно придумать! Друзья меня не забывают. Белинда частенько приезжает погостить. Коллеги по издательству звонят каждый раз, когда оказываются во Франции. Мне нравится такая жизнь. А всего-навсего надо было выбросить из головы все эти любовные томления и метания. Надеюсь, ты не думаешь, что я осталась старой девой, превратилась в синий чулок и прочие глупости. Мне нравится заниматься сексом. Но меня до ужаса пугает сама возможность того, что я могу к кому-то привязаться и потом измучить своей привязанностью и себя, и человека, которого полюблю.
— Ты об Эллисоне?
— О Джоне? Нет, что ты! Джон был изумительный человек. С ним было очень хорошо. Он был так нежен со мной… Он меня обожал, а я… я была слишком молода и не могла устоять против этого натиска. Ведь можно любить и при этом не подавлять того, кого любишь. Зачем кушать любимых? Ведь от них тогда ничего не останется. Вот Мадж просто не умела иначе. Ей обязательно надо было подмять под себя своих любимчиков. Это, конечно, сравнение немножко из «другой оперы», но суть та же. Да я по глупости и не подозревала, что можно жить как-то по-другому. Я, собственно, не очень-то и верила, что меня можно просто любить. Ничего не требуя взамен.
— Боже, но…
— Вот только не надо патетики… Я просто рассказываю, как все было. В Париже я поняла, что второго Джона у меня не будет. Но я этого и не хотела. Хотя мне до сих пор его очень не хватает. Я боготворила его. Но не любила. Только не вздумай вообразить, Саймон Лонгворт, что я тут в Париже только и делаю, что по тебе сохну! Вспомни, что было начертано на перстне царя Соломона.
[42]
Стоит только сказать себе: «этого не может быть, потому что не может быть никогда», как тут все и начинается. Я всю жизнь прожила с сознанием того, что я тебе не пара, что вы с Ричелдис созданы друг для друга, что у вас образцовая семья, что ты достойнейший супруг достойнейшей женщины в мире. Черт меня дернул поехать в Фонтенбло!
Официант принес счет.
Им обоим вдруг стало трудно дышать. Они вышли на улицу. Иссиня-черное небо над бульваром Сен-Мишель вызвездило бесчисленными огоньками. Моника спрятала руки в карманы синего твидового пальто (Белинда называла его «сиротская радость»), и Саймон понял, что сейчас ее лучше не трогать. Странно, вроде и выпили-то они всего ничего, но им казалось, что реальность немного изменилась и они смотрят фильм, в котором сами же и исполняют главные роли. В голове у обоих шумело, слова доносились будто сквозь туман.
— Знаешь, меня такая зависть обуяла, когда я увидела твою подружку. А потом я подумала: «Какая, в сущности, разница, эта или другая?» Меня-то ты все равно никогда не хотел.
— Но… но я хочу тебя…
— Саймон, я не могу быть одной из многих.
— Ты слышала, что я тебе только что сказал? — Он развернул ее за плечи, так, чтобы видеть ее глаза. — Я люблю тебя, Моника.
— Да, милый, конечно, да. Я знаю.
— Я люблю тебя так, как никогда никого не любил.
— Ты меня любишь две недели. А я тебя — двадцать лет. Думаю, это дает мне право отнять у тебя еще несколько минут для серьезного разговора. Только давай начистоту. Насколько это возможно, когда говоришь о любви. Мне не нужен роман-однодневка. Мне ненавистна мысль о тайных свиданиях по выходным, украдкой или когда выдастся удобный случай. Для меня это неприемлемо. Я не вижу в этом никакого смысла. Мне неинтересно переспать и разбежаться. Это унижает.
— Я тоже против таких отношений, Мона. Поверь мне. Я не хочу никого обманывать, не хочу прятаться. Ты и только ты можешь вернуть мне чистоту.
— Милый мой, милый. — Она мягко взяла его за руку. — Это самообман. Чистоту вернуть невозможно. Можно смыть грязь. Но нельзя дважды войти в одну реку.
— ???
— Если бы ты уехал сегодня и нам никогда больше не суждено было встретиться, я бы как-то пережила это. Люди и не такое переживают: они умирают, их жрут черви. С любовью иначе. Я бы жила свою жизнь, ты — свою, с женой и детьми. И мы бы выжили. И не было бы так больно. Потому что так — больно, милый. — Обычно ровный голос вдруг задрожал, по щекам заструились слезы. — Три недели назад все было хорошо. Не рай, конечно, но жить можно. А тут пара звонков, открыток, поход в ресторан — и все перевернулось. Почему так?
— Потому что.
— Но ведь ничего не изменилось. Мы можем это все сейчас остановить.
— Это? Да ты знаешь, что это? — Он вскинул руку к небу… — Это Любовь. Она движет солнцем и звездами. Жизнь дана не для того, чтобы прожить ее в серой обыденности, мы появились на свет не только для того, чтобы надрываться ради лишнего пенни. Всего не заработаешь и с собой не унесешь. Не только для того, чтобы есть, пить, ходить в сортир, стариться и в конце концов сдохнуть. Должно быть что-то еще. То, что я к тебе чувствую, слишком огромно, чтобы им пренебречь.
