— Он выбрасывает всю эту кучу? — удивленно вопросил Мика, словно это только лишний раз доказывало, что Мертвый Глаз выжил из ума.
Мертвый Глаз пожал плечами.
— (Что насчет него?) — спросил он меня, мельком взглянув на Мику.
— (Он мой брат), — снова ответил я.
Мертвый Глаз развернулся и, ни слова не говоря, захлопнул за собой дверь. Мика стоял и таращился на вязаную гору.
— Она ему не нужна, — объяснил я, поскольку должен был хоть как-то объяснить. — Кто-нибудь, кому нужно, подберет.
Облекать мысли в слова, а потом выговаривать их казалось мне теперь таким же тяжким трудом, как подниматься на крутую гору.
Мика бросил на меня взгляд и хотел было идти дальше, но любопытство склонило чашу весов в пользу его возбуждения. Роясь в груде вязаных вещей, он откопал длинный красный шарф и обмотал им горло. Я вытащил буро-зеленый свитер, который доходил мне до щиколоток, и натянул его поверх рваной рубашки. Свитер оказался уютным, тяжелым и теплым. А воздух был промозглым и холодным. Когда мы шли по улице, Мика сказал:
— Со дня твоего исчезновения с Синдера я в своей жизни не проводил более странных и отвратительных минут. — Он кашлянул, словно у него першило в горле: там, в доме, Мике неуютно было чувствовать себя глухим, немым и невидимым.
— Могло быть и хуже.
Мика покосился на меня.
— Можно чувствовать себя так всю жизнь. — Я дотронулся до кружка за ухом.
Мика на минуту задумался, потом спросил:
— Как работает та штука, что ты получил от Смерта?
— Делает свое дело. И прекрасно.
Мика кивнул, но не улыбнулся.
— Что твой местный ненормальный шурин? Он будет работать, в конце концов?
— Надеюсь. — Я облегченно вздохнул: у меня гора с плеч свалилась, когда я понял, что только что сделал самую тяжелую часть работы: пронял-таки его.
— Через пару дней я встречусь с ним снова. — Тут я замялся: — Не болтай, что он — выродок.
— Да. А что на том терминале, который он тебе отдал?
Я пощупал в кармане сетку.
— Не могу тебе сказать.
Мику разбирало любопытство, но он лишь пожал плечами:
— Без проблем.
Так или иначе, на этих улицах добрая половина того, что ты узнаешь, оказывается лишь мозаикой-загадкой, в которой отсутствуют кусочки.
Мы дошли до станции туннеля, болтая о погоде.
— Ты возвращаешься в клуб? — спросил Мика, когда мы поднялись вместе на площадку и ожидающий пассажиров транзит всосал нас и унес прочь от воспоминаний о Мертвом Глазе.
— Не сегодня. — После всего того, что я сегодня рассказал Аргентайн, я не представлял, когда я приду к ней и что скажу, если вообще скажу что-либо.
— А! Да, — Мика понимающе ухмыльнулся. — Я совсем запамятовал. Там, наверху, вас ждет одно горяченькое тело. — Его самодовольная улыбка стала еще шире, когда транзит фыркнул, останавливаясь у платформы следующей станции. — Меня тоже. Пока.
Мика отсалютовал и, насвистывая, стал спускаться с платформы.
Глава 23
— Тетушка больна, — встретил меня Джиро, когда я вошел в дом. Он сидел на ступенях лестницы, подперев кулаками подбородок. На глаза и на мысли его легла тень.
Я застыл как вкопанный; в голове замелькали, ослепительно вспыхивая, картины: яд, биозаражение…
— Где она? В больнице?
Когда мы с Элнер выходили из офиса, она выглядела здоровой; правда, усталой и подавленной, но ведь это и неудивительно. Я даже видел, как она садилась в напичканный охраной личный флайер, который должен бы доставить ее прямо сюда.
Джиро покачал головой.
— Она в своей комнате. Думаю, спит. Придя домой, она упала в обморок или что-то в этом роде. Харон выслал наших медиков осмотреть ее. Они сказали, что обморок из-за всех этих… — Джиро замолчал. — Ну, из-за того, что случилось, то есть… ты знаешь. И потому что она пожилая. Они дали ей какое-то лекарство. Ей нужно отдохнуть.
Я успокоился. Но лекарство навряд ли вылечит ее депрессию.
— Спасибо, — сказал я и пошел наверх. Но, поднявшись на несколько ступеней, оглянулся:
— Твоя мама здесь?
Джиро, не вставая, резко обернулся.
— А что? — спросил он чуть громче, чем всегда.
— Да просто, — стараясь казаться равнодушным, сказал я и пошел в свою комнату. Я стоял и смотрел в окно, чувствуя, что устал. Воспаленная рука ныла. Может, завтра я подлечу ее, как советовал Аспен. Я все еще чувствовал себя странно и беспокойно при мысли, что у меня есть деньги, чтобы исправлять то, что мне не нравится. Пока я так стоял, глядя в темноту, дождь — капля за каплей — начал выстукивать свой речитатив. Дожди здесь шли только по ночам. Та Минги всегда исправляли то, что им не нравится.
Я услышал за спиной шорох: в комнату вошел Джиро. Я словно знал, что — раньше или позже — но он придет. За его глазами сгустился сумрак, но вовсе не из-за болезни тетушки. Значит, что-то другое. Я отвернулся от окна, подошел к кровати и сел.
— Чего тебе? — спросил я, будучи вполне уверен, что знаю ответ.
Он открыл рот, и слова, закупоренные в нем, как в бутылке, уже приготовились выбить пробку и вырваться наружу. Но еще целую минуту Джиро не мог их выговорить.
— Ты… Моя мама… Я имею в виду… — Он слаба взмахнул руками. — Ты… делал это с моей мамой?
Я опустил глаза на свои ладони, лежащие на коленях.
— Ты спрашиваешь, провел ли я с ней ночь? — Я поднял голову.
Джиро густо покраснел. Он ожидал, что я буду все отрицать, даже если это и правда. Виноватым я не, выглядел, и вместо меня стало стыдно ему. Мальчик часто-часто заморгал, у него задрожали губы.
— Подойди сюда, — сказал я. Джиро подошел. — Садись.
Глядя в пол, он сел на кровать, держась на расстоянии.
— Откуда ты узнал? — спросил я.
— Моя мама… Я видел, как она выходила из твоей комнаты на другое утро. Слишком рано. Она меня не заметила. И она вела себя так… странно. Не как обычно. — Голос его сорвался.
— Понимаешь, — сказал я, — в первый раз, когда я ее встретил, ты, бесенок, вел себя как сводник, толкал ее ко мне. Нет, я не говорю, что ты виноват, — поспешно прибавил я, увидев, что его глаза вспыхнули гневными огоньками. — Просто так случилось… Я только хотел спросить, почему это беспокоит тебя гораздо сильнее, чем раньше? Из-за того, кто я есть?
Сжав челюсти, Джиро замотал головой.
Очень осторожно я проник в его мысли, ища ответ, который Джиро не хотел говорить.
