Было начало сентября и на удивление хорошая для этих широт погода. Берега Русской Норвегии показались мне удивительно красивы суровой первозданной красотой. Наш пароход должен был разгружаться не в Мурманске, а в Архангельске, следуя туда с частью конвоя. Мне сказали, что так будет быстрее и безопаснее — хотя Финляндия уже вышла из войны, капитулировав перед русскими, железная дорога Мурманск — Ленинград сильно перегружена, ну, а русские поезда — это нечто!
Русская киностудия меня поначалу разочаровала, и очень сильно.
Во-первых, здесь не знали никаких подробностей про создателей «Индианы Джонса». Только слухи про коллектив молодых гениев, работавший на Украине перед самой войной — будто бы они сами изобретали какую-то особенную аппаратуру, приемы съемки. Называли имя Николай Трублаини из Харькова, вроде его сценарии, — моряк, полярник, и одновременно талантливый писатель и журналист. Говорили еще, что кто-то точно остался жив, сделали ведь «Брестскую крепость», «Зори тихие», «Белое солнце пустыни». Поскольку тоже с авторами неясно, наверное, выжил кто-то из не самых главных; и аппаратуры такой больше нет, но вот материалы откуда-то приносят — а может, один и остался, и ранен, как Островский, парализован и ослеп, лишь текст диктует? А однажды я слышала даже версию, что сценарии и режиссуру пишет на досуге сам товарищ Сталин, но, мол, это большой-большой секрет!
А во-вторых, и это главное, ко мне здесь относились… Нет, очень хорошо, старательно избавляя от мелких бытовых проблем, обеспечивая комфорт, как я теперь понимаю, гораздо выше обычного для русских уровня. Меня называли «наша леди», но без всякого презрения революционеров к высшему классу, а как знак неприспособленности к быту, от которого меня следует ограждать. Ко мне относились, как к девочке, случайно забежавшей в отцовский кабинет — при самом хорошем отношении, ее обласкают и выпроводят, не позволяя ни к чему прикасаться. Меня не подпускали как раз к тому, к чему я стремилась — «все для фронта, для победы, что сделал ты, чтобы она скорее пришла» витало здесь в воздухе надо всем. И, по мнению русских, я, как существо аристократично-изнеженное, просто не могла, при всем моем мастерстве, сыграть русскую героиню!
А работа кипела. Люди одновременно могли быть заняты в нескольких проектах! Главным, в момент моего приезда, была, бесспорно, «Молодая гвардия». Я прочла этот роман в первые же дни. Но там уже сложился актерский состав, причем Люба Шевцова играла саму себя, были и другие молодогвардейцы, и не только консультантами — кто-то, не найдя в себе актерского таланта, появлялся в кадре персонажем второго плана. И мне не было места в этом процессе, я ходила, смотрела, со мной здоровались и тут же забывали, занятые своим делом. Единственной пользой было, что я худо-бедно выучила русский язык, по крайней мере достаточно, чтобы меня поняли — хотя в крайнем волнении переходила на английский.
Тогда я на их «собрании» встала и попросила слово. И рассказала про Гибралтар, и что я думала, и зачем приехала сюда. Да, может быть, я и англичанка, и родилась в небедной семье — но я искренне хочу понять и узнать вас. И быть полезной, чем могу. А касаемо актерского мастерства, я кое-что умею — вы только дайте мне материал.
На следующий день меня вызвал их главный. И сказал, что есть новый проект, и как раз нужна героиня, вот сценарий. Название «В списках не значился» — как русский лейтенант, только окончивший училище, приезжает в Брест в ночь на двадцать второе июня. Героическая трагедия, как я бы назвала: они погибают все, но не сдаются, не побеждены.
По тексту моя героиня, которую лейтенант встречает в крепости за несколько часов до начала войны — некрасивая и хромоножка. Но главный сказал: «Если справишься, перепишем — пусть на экране будут красивые герои». Русские еще сомневались, сумею ли я, выдержу ли тон — и потому начали съемку с самой жестокой сцены, одной из финальных, где мою героиню немецкие солдаты забивают сапогами и докалывают штыком. На экране смотреть это страшно, а у меня тогда был не страх, а злость. Массовкой были русские солдаты из какой-то учебной части рядом и самые настоящие немцы, из пленных — они были там на подсобных работах и пользовались случаем приработка, так как русские с неохотой соглашались даже ради съемок надеть немецкий мундир. Но для той сцены взяли русских, и они очень боялись причинить мне вред, хотя на мне был толстый бесформенный ватник. Били со всей силы в землю рядом, в кадре это, понятно, не видно. Затем снимали эпизод встречи и сцену в подвале с тетей Христей и старшиной — цветной пленки, закупленной в Америке, было мало, и потому мало было и дублей, эпизоды шли как на конвейере, бешеным темпом. Эпизод «Ты моя Красная армия» у меня никак не получался на взгляд режиссера, и он велел с ним закончить, продолжив на следующий день.
В тот день я сначала не снималась, а смотрела за происходящим на площадке. Эпизод боя в клубе, который немцы захватили внезапно — и русские пошли врукопашную, вооружившись кто чем. Сцена эта сейчас общеизвестна всем любителям кино, но для историков искусства представляет интерес то, что это, наверное, был первый случай появления на экране «русского боя», изобретенного, по легенде, соловецкими монахами. Этот бой позволяет одному человеку, вооруженному лишь посохом или даже с голыми руками, справиться с шайкой разбойников, а в составе дружины разбить более многочисленный отряд — менее известным западному зрителю аналогом являются боевые искусства Японии и Китая, которым не повезло быть увековеченными на экране так же широко, как русбой, позже запечатленный в огромном количестве русских исторических фильмов про подвиги благородных героев и монастырских или княжьих дружин. Это боевое искусство было почти забыто за ненадобностью еще при последних русских царях, а окончательный удар ему нанесли большевики, закрывая монастыри и разгоняя монахов — но теперь, с началом этой войны, о нем вспомнили и ввели в обучение солдат. Я говорила с русским сержантом, который гордился, что обучался у самого Смоленцева: «Это вроде внук последнего мастера русбоя».
Сначала, как обычно, «немцами» поставили немцев. И после того как в атаке упали «убитые» в пятнах красной краски, а оставшиеся ворвались в здание, все стихло буквально через десяток секунд. Причем из немцев на ногах не остался никто — были травмированные и даже один покалеченный, сломали ребра и руку, еще нескольких пришлось отливать водой. Увеличили число «немцев» — результат был тот же, только чуть дольше, после чего среди пленных на третий дубль добровольцев не нашлось. Тогда оборонять здание поставили переодетых русских же, но, как мне сказали, из новичков, ведь немцы по сюжету обязаны проиграть. Так была снята сцена, вошедшая в список лучших боевых эпизодов в мировом кинематографе.
Русская система актерской игры оказалась не похожа на классическую. Вернее, наряду с классической, была еще одна, система «три П». Что это такое, никто не знал. Говорили, что это инициалы автора или кого-то из ее мастеров — ну, так повелось. Много позже я слышала, что фамилия автора была Подервянский, но узнать более подробно не удалось. В основе ее была свободная импровизация — забросить в себя «кто я, где, когда», другие важные обстоятельства, отпустить себя и творить; для развития этой способности существовал комплекс упражнений. «В списках не значился» делался молодым режиссером именно по этой системе. Так и не получившая в дальнейшем признания в больших, профессиональных театрах, она стала у русских, да и не только у них, широко применяться в кинематографе, особенно в частных, малобюджетных студиях, поскольку позволяла даже непрофессионалам добиваться хорошего результата. Впрочем, этому способствовала также весьма распространенная практика применения ее психологами и психотерапевтами при работе в группах, так что знакома она была очень широко, и не только актерам.
