— А что им могло быть известно? — ответил Сирый. — Искали-то химию. Нет у нас утечек, не повезло им. Ну, а с радиацией тем более облом: слава богу, разгерметизации первого контура у нас не было, перезагрузки активной зоны тоже. Наведенная может быть чуть-чуть, реактор сейчас на самом минимуме, в стояночном режиме, излучение всего ничего. Навскидку, без компа и справочников, точно сказать не могу — но если надо, сейчас сяду и посчитаю. А еще лучше, зовите Курчатова с командой, пусть так же возьмут пробы и нашими приборами попробуют что-то определить.
— Сейчас организуем, — сказал Кириллов. — И сразу мне доложите. Ну, а я, с вашего позволения, Михаил Петрович, займусь срочными делами. После такого надо на английское корыто поближе посмотреть. А идея насчет подводной охоты на чужих водоплавающих тоже хорошая, отчего бы нет?
Да, не было печали… Ровно год и один месяц, как мы в этом мире оказались. Пока удавалось тайну хранить не только от немцев, но и от наших заклятых друзей. Хотя дел мы тут наворотили столько, и возни вокруг нас, народу вовлечено, а некоторые и в курсе, что такое тайна уровня ОГВ под кодом «Рассвет». Очень помогает нашей маскировке бурное расширение и строительство Севмаша, сюда хорошо вписываются и научный отдел, и кораблестроители из Ленинграда. Товарищи Курчатов, Доллежаль, Александров и другие светила советской науки официально числятся за заводским КБ и научно-испытательным отделом, ну а что они частенько в Москву ездят, так лишних вопросов здесь задавать категорически не принято — значит, так надо! Северодвинск город маленький, не хватало еще, чтобы кто-то задумался, а чего ради доктора-профессора застряли в местной гостинице, где каждый новый человек на виду — другое совсем дело еще один инженер-каплей в офицерском общежитии или штатский инженер-конструктор в общежитии заводском. Также, Кириллов рассказывал, взяли весной немецкого шпиона в Полярном — снабженец тыловой; однако, как выяснилось, успел передать, что мы в главной базе никакой химии на борт не принимали и не завозили ее на север, да и негде хранить. Так теперь в Северодвинск приходят цистерны с угрожающей маркировкой, под охраной солдат ГБ — на заводе подаются к стенке, где мы стоим, выставляется оцепление в полном ОЗК с противогазами наготове, тянут шланги к горловине на нашем борту ну, а что с другого борта сливается обычная «аш два о», так это нормально, удаляется замещающий балласт. Тот же факт, что оба отверстия соединены напрямую, посторонним знать не надо. И песня про девятый отсек стала уже достаточно известной, причем все уверены, что это произошло именно с нами, и Анечка со своей командой работает, распуская слухи нужные и пресекая нежелательные. И допуск иностранцев в Северодвинск заметно сокращен — но никак пока без этого, причем нашими же стараниями: когда расширяли завод, закупая оборудование, пришлось одновременно вложиться и в портовое хозяйство, чтобы легче грузы принимать — и в результате у нас порт, уже сравнимый по мощности с Архангельском. А конвои идут, в этой реальности в сравнении с иной, нам знакомой, грузооборот по северному маршруту вырос в разы, и пока лето, Белое море свободно ото льда, выходит дешевле и быстрее разгружаться в Архангельске. Понятно, что и Мурманск без работы не остается, два порта лучше, чем один, но и у нас тоже часто выгружают, в основном наших же торгашей, но и иностранцы не такие уже редкие гости. И пропихивать транспорты к причалам, чтобы при этом не демаскировать «Воронеж», та еще задачка!
Примчались научники, взяли образцы воды и так же быстро отбыли. Несмотря на заверения Сирого, на душе было тревожно. Хотя если искали химию, какая вероятность, что кто-то сообразит проверить дозиметром? И какие сделают выводы, если корабельный атомный реактор был абсолютной фантастикой даже в конце сороковых? Рано нам выходить из подполья, еще хотя бы год — успеть бы войну завершить, чтоб не мешали. Не нужен нам сейчас «вариант Бис»!
И сколько еще будут эти самки собаки, проклятые империалисты, не давать мирным советским людям заниматься созидательным трудом?
— Отчего же мирным? — спрашивает Анечка. — Война же.
— Будущее вспомнил, — отвечаю. — Когда там всюду лозунги висели: «Миру мир», «Мы мирные люди». Ну, а в разговорах звучало часто: «Лишь бы не было войны».
— А если не может быть мира? — серьезно произносит Анечка. — Представьте, Михаил Петрович, если бы Гитлер у нас сейчас мира попросил? Чтобы отдохнуть и снова напасть, ошибки исправив. Ваш же урок показал, что не можем мы мирно ужиться с мировым капиталом. А это ведь страшно, когда против нас война идет, а мы боимся это заметить и ведем себя, будто мир.
— А после следующей войны жизнь бы на планете осталась? — спрашиваю я. — Неохота все ж проверять, насколько ученые правы насчет «ядерной зимы».
— Так ведь не одним оружием воюют. Англичане, в отличие от нас, говорят еще и «торговая война», «финансовая война», «таможенная война», а то, что мы называем войной, у них, только не смейтесь, «военная война», «war war» — я все же, Михаил Петрович, два курса в Инязе отучиться успела. И там, в вашем будущем, против вас вели именно такие войны, «невоенные», а вы думали, что раз не стреляют, то войны никакой нет, и позиции сдавали. А Ленин говорил, одной обороной победить нельзя. А вы не боролись, не старались доказать, что вы самые лучшие, первые во всем, ну так же нельзя!
И Анечка, выпалив это, гордо отворачивается и смотрит вдаль, ожидая, что я отвечу. Тургеневская героиня — кто считает эти слова аналогом кисейной барышни, рекомендую перечитать классика, у него изображены как раз особы идейные, решительные, готовые через что угодно переступить и жизни своей не пожалеть. И что мне ей ответить, если она по сути права?
Светлый вечер, или еще день (здесь и в августе белые ночи). Август на севере самое лучшее время, когда все зеленеет и расцветает — часто в июне еще заморозки, а в сентябре уже первый снег. А мы с Аней идем по улицам города, всего пять лет как повышенного до этого статуса из рабочего поселка Судострой, основанного еще за год до того. Идем по деревянным тротуарам, какие в мое время не увидеть уже почти нигде.
Ох и зол же был Курчатов, неофициально занявший здесь пост главного по науке (академики часто в Москву летали, а он почти безвылазно в Северодвинске сидел) из-за свалившейся на него форс-мажорной работы. Понятно, что зол был на англичан из-за того, что пришлось отвлечься от иных, весьма важных дел. Из намеков Сирого я понял, что, похоже, первый наш реактор будет запущен не в сорок шестом, а к концу сорок четвертого, и не где-нибудь, а здесь, в Северодвинске. Работы, начатые прямо на территории Севмаша, было решено перенести от греха подальше, и на юге за озерами, там, где в моем времени был проспект Победы, ударными темпами был возведен «минно-торпедный арсенал номер два», за высоким забором и со строгой охраной. Посвященные могли сказать, что там не хранят мины и торпеды, а изобретают к ним неконтактные взрыватели под руководством ученых из Ленинграда; еще меньшее число слышало, что не только взрыватели, но и системы самонаведения; и лишь совсем немногие знали, чем занимаются там на самом деле. И вот теперь наши научные гении должны были, отставив все, спешно заниматься проверкой — что мог узнать англо-американский супостат?
