Дальнейшие события показали, что это было пиром во время чумы. Хотя на первый взгляд непосредственной угрозы не было. В восточной части полуострова, у Керченского пролива, оборону держал 5-й армейский корпус генерала Альмендингера в составе 73-й и 98-й немецких пехотных дивизий, 6-й кавалерийской и 3-й горнострелковой дивизий румын. Оборонительные рубежи на Перекопском перешейке и вдоль Сивашской дамбы прикрывал 49-й альпийский корпус генерала Конрада. В его состав входили 50-я и 336-я дивизии немцев, а также 10-я и 19-я пехотные и 9-я кавалерийская дивизии румын. Две горнострелковые румынские дивизии охраняли прибрежные районы и вели борьбу против партизан в глубине полуострова. Переброшенная в Крым в начале марта 111-я немецкая пехотная дивизия оставалась в резерве. Одна бригада штурмовых орудий находилась у Перекопа, вторая — в районе Керчи. И был готов план эвакуации, предусматривающий в течение шести-семи дней отвод войск из всех секторов полуострова в укрепленный район Севастополя, откуда они должны быть вывезены транспортными судами. Главная линия обороны — «линия Гнейзенау», дугой окружавшая Севастополь, — прикрывала все основные дороги, ведущие к этому городу-порту. Севастополь намечалось удерживать в течение трех недель. За это время армию предстояло вывезти на судах, используя портовые пристани и пирсы.
Но вместо ожидаемого штурма пришла другая, еще большая, опасность. Взбешенный открытой изменой войск своего румынского союзника, Гитлер отдал приказ фактически оккупировать Румынию. Роковой ошибкой было, во-первых, выделить на это явно недостаточно сил, а во-вторых, из этих войск подавляющая доля была венгерские, а не немецкие дивизии. Может, у него и не было альтернативы: учитывая положение на фронте, венгры просто оказались рядом, в достаточном, как показалось, количестве. Но достаточно было знать традиционное отношение румын к венграм, особенно после Венского арбитража 1940 года, чтобы удержаться от этого опрометчивого шага. Король Михай проявил неожиданную решимость, приказав арестовать Антонеску и оказать сопротивление «венгерскому вторжению» — именно так было сформулировано в его воззвании: война с внезапно напавшей Венгрией, а не с Еврорейхом. Немецко-венгерские войска явно превосходили румын качественно, особенно по авиации и танкам, и максимум двух недель хватило бы, чтобы подавить румынский мятеж, но этого времени как раз и не было, ибо русские уже выходили на румынскую границу и намерены были вмешаться самым решительным образом.
У короля Михая не было выбора. Его войска отходили, почти бежали — на севере от русских, на западе от венгров, вопрос стоял лишь, кто подойдет к Бухаресту раньше. Причем ясно было, что с немцами никакой мир невозможен — Гитлер, взбешенный «бунтом на корабле», открыто заявлял, что расправится с изменниками в традициях комиссии «Первого февраля». В то же время русские, очевидно, дали какие-то гарантии, и приказ Михая, по сути, открыть перед ними фронт спас Бухарест от штурма, когда двенадцатого июля венгры, уже подступившие вплотную к румынской столице, были вынуждены поспешно отступать под натиском русских армий.
Мы не рассматриваем здесь последовавшие в Румынии внутриполитические события, как приход к власти коммунистов, быстрая советизация страны — только чисто военные аспекты. Все же у русских ушло три недели на закрепление своих позиций, налаживание коммуникаций и, главное, организацию взаимодействия с румынской королевской армией, перешедшей на сторону СССР. Наибольшие проблемы вызвала чистка «виновных в жестоком обращении с мирным населением на оккупированной территории», все знали, что этого русские не прощают. Но к первому августа русское командование имело в своем распоряжении полноценную союзную армию, вполне способную, при защите своей территории, прикрыть правый фланг русских от возможных угроз. На очереди была уже Болгария.
Однако вернемся в Крым. Генерал Енеке оказался в трудном положении: как было сказано, семь из его тринадцати дивизий составляли румыны, которые теперь формально были не союзником, а врагом! Хотя эти войска, дислоцированные в Крыму, пока не выказывали никакой нелояльности, необходимо было принять срочные меры. В первую очередь разоружению подверглись части, находящиеся в тылу, причем обошлось почти без эксцессов, однако обеспечение этого процесса и принятие на себя задачи борьбы с партизанами, которую раньше выполняли румыны, привело к тому, что все собственно немецкие резервы оказались задействованы в критический момент. И роковой ошибкой Енеке оказалось именно затягивание процесса — когда дело дошло до фронтовых частей, те уже представляли, что с ними будет. Причем не только из слухов, но и из русской пропаганды, оказавшейся на удивление сведущей и оперативной.
В дальнейшем предполагалось переформирование румынских частей из личного состава, оставшегося лояльным Еврорейху. Вопреки русской пропаганде, лагерь у Бахчисарая был всего лишь местом фильтрации, а не подобием Дахау, хотя имел с ним некоторое внешнее сходство. Однако солдаты 10-й румынской дивизии, находящейся на фронте в районе Сиваша и подвергающейся этой разлагающей пропаганде наиболее интенсивно, в массе поверили, что их всех ждут ужасы немецкого концлагеря, результатом чего был мятеж, вспыхнувший при попытке их разоружить. И как в самой Румынии, мятеж был бы подавлен — при наличии времени, но его не оказалось. Вечером семнадцатого июля русские перешли в наступление на участке той самой 10-й румынской дивизии, а на следующий день в девять ноль-ноль начался массированный штурм немецких позиций на Перекопе — теперь соотношение сил резко изменилось в пользу русских, пятнадцать дивизий против шести немецких! И уже двадцатого июля, с учетом подошедших резервов, бой вели со стороны русских восемнадцать стрелковых дивизий при поддержке танкового корпуса.
В первый день 50-я и 336-я немецкие пехотные дивизии удерживали свои позиции и даже переходили в контратаки. Но оборона 10-й румынской дивизии фактически рассыпалась, румынские солдаты массами сдавались в плен, или даже целыми подразделениями обращали оружие против своих немецких товарищей. Упомянутый гауптман Гензель записал в дневнике двадцатого июля: «Северный фронт удержать нельзя; 50-я пехотная дивизия, понеся тяжелые потери, с трудом сумела отойти на запасную линию обороны. Сильная танковая группировка русских наступает сейчас через брешь в румынском секторе, создавая угрозу нашим тылам. Мы лихорадочно трудимся над тем, чтобы подготовиться к размещению войск на оборонительной линии Гнейзенау. Мне было приказано вылететь в 5-й корпус на Керченском полуострове, чтобы доставить туда приказ об отступлении к Севастополю».
Генерал Альмендингер действовал, наверное, наилучшим образом из возможных. Собрав у себя в штабе всех командиров румынских частей и подразделений, он жестко поставил перед ними вопрос: или вы, за всех своих подчиненных, немедленно присягнете Еврорейху, или будете арестованы и расстреляны как изменники, после чего ваши войска будут разоружены с последующим заключением в концлагерь Бахчисарай. Как ожидалось, румыны единогласно заверили нас в своей верности великому фюреру германской нации. Тогда Альмендингер отдал приказ румынским дивизиям в обороне прикрыть отход немецких войск к Севастополю. Все понимали, что этот приказ, по сути, обрекает румын на уничтожение, так как наступающие с севера русские танковые и моторизованные части, утром двадцать первого июля взявшие Джанкой, стремительно наступают на юг и юго-восток, и уже через сутки-двое могут появиться у Феодосии. Но важно было спасти наиболее боеспособные, немецкие, войска!
