Воспользовавшись всеобщей неразберихой, Альбинос совершил кувырок в сторону, приземлившись практически под ноги сержанту. И пока тот в растерянности хлопал глазами, агент уже оказался у него за спиной и накинул скованные наручниками руки ему на шею.
— Я же обещал, что убью тебя, сволочь!
Сержант пытался вырваться, но стальной захват Альбиноса был ему не по силам. Хрустнули шейные позвонки, и тело сержанта моментально обмякло. Покончив с ним, Альбинос с болью посмотрел на тело напарника. Грузный лежал поверх поверженного им Кевина и больше напоминал раскуроченный манекен в полицейском тире.
— Прощай, дружище.
Пригибаясь и стараясь держаться в тени, Алекс побежал в лес, туда, где призывно горели синим светом оставленные ими маяки.
Глава четвертая
Драгоценные и хрупкие вещи
Требуют особого обращения.
Господи, что мы тебе сделали?
Мы всегда старались делиться
Самой нежной заботой.
А теперь смотри, чрез что заставили тебя пройти.
Все рушится, все ломается.
Я думал, у нас получится,
Но слова остались невысказанными
И сделали нас беззащитными,
Нам стало почти нечем поделиться.
Ангелы с серебристыми крыльями
Не должны познать страдания.
Как я хотел бы забрать твою боль.
Если у Бога есть главный план,
Который ясен только ему,
Я надеюсь, он видит мир твоими глазами
Depeche Mode, Precious
Неохотно занимающийся тусклый рассвет застал беглецов в дороге. Бледное, светлеющее небо, небрежно усеянное грязно-серыми тучами, сулило прохладный, пасмурный день. В салоне грузовичка, который дожидался их на парковке неподалеку от резиденции конгрессмена, было неудобно, пахло старой облезлой обивкой с едва уловимым сладко-приторным привкусом какого-то химического «цитруса» из давно выдохшегося освежителя воздуха, капсюль с которым был спрятан где-то в недрах приборной панели.
Сидящие спереди Алекс и Кей о чем-то негромко переговаривались, изредка умолкая, чтобы порыскать по волнам радиостанций, в надежде услышать возможные новости о совершенном ночном нападении на дом конгрессмена. Но пока ничего, кроме куцей информации, состоящей из нескольких скупых фраз о пожаре на вилле собирающегося баллотироваться на пост президента Роджера Стоуна, вызванном то ли несчастным случаем, то ли происками конкурентов по разгорающейся предвыборной гонке (более подробная информация от наших специальных корреспондентов в утренних выпусках), ведущие сообщить не могли.
В этот час большинство добропорядочных американцев еще почивали в своих кроватях, и эфиры в основном были заполнены невнятной бубнежкой о погоде, ценах на генномодифицированное зерно, волна «Фермерского вестника» с неразборчивым техасским акцентом захлебывалась цифрами тараторящего распорядителя торгов на одном из аукционов клонированного скота. Кто-то, задыхаясь от счастья, сбивчиво благодарил родственников и удачу за только что сорванный лотерейный джек-пот, где-то читали проповедь. Усыпляюще бренчала музыка.
Машину то и дело потряхивало на частенько попадавшихся под колеса асфальтовых выбоинах — стараясь запутать возможных преследователей, Алекс всячески избегал государственных трасс и загруженных магистралей, уже несколько часов петляя по сельским дорогам и безлюдным лабиринтам проселочных трактов. Лара изредка поглядывала на сидящего рядом Гая, который задумчиво отвернулся к окну, отрешенно следя за проносящимися мимо домиками и однообразной сельской местностью, над которой местами еще клубились ватные проплешины утреннего тумана.
— Гай.
Он обернулся и посмотрел на сидящую рядом девушку. Ее большие карие глаза на красивом, испуганном личике, обрамленном черными как смоль волосами, светились участием, благодарностью и восхищением. Неровное салонное освещение придавало Ларе болезненный вид.
— Тебе… — она замялась, отведя взгляд, но потом собралась с духом и вновь на него посмотрела. — Тебе было больно?
Едва-едва оправившийся от первого потрясения, Метьюс попытался воскресить в памяти свои ощущения, когда они натолкнулись на штурмового робота, покидая осажденный коттедж конгрессмена и превращенную в лохмотья одежду, горсткой окровавленной ткани лежащую в багажнике позади него. Раскаленные свинцовые осы, жалящим градом разрывавшие плоть… Ничего. Только холод и пустота.
Хорошо, в машине нашлось хоть что-то, во что можно было переодеться.
— Да, — он снова отвернулся.
— Ты спас мне жизнь, — она помусолила подол коротенького халатика, забрызганного кровью Метьюса.
Гай не ответил.
— О чем ты думаешь? — осторожно спросила Лара.
— Они погибли из-за меня. Все они, все эти люди. Я виноват, — не сразу ответил Гай и прижался лбом к запотевшему по краям стеклу, но вместо смазанного пейзажа увидел лица всех тех, кого сейчас не было с ними. И которых больше никогда уже не будет. Рыжебородый активист Бохенен, улыбчивый и открытый, с телосложением, которому позавидовал бы любой серфингист, Тадеуш Валеновски — забавный толстенький коротышка с восточным акцентом и невозмутимым взглядом на жизнь. Мистер Скизи, белозубый молодящийся красавец, ни разу в жизни не пробовавший еды из своей сети фастфудов «Чикен Рок», на которой сделал себе состояние. Джонни 2040 — спящий в обнимку с компьютером и вечно меняющий цвет волос в соответствии с настроением. Больше никогда…
Разве что в обволакивающих липких кошмарах, где они будут преследовать его, спеленатые кандалами из боли и ужаса, вновь и вновь требуя крови и отмщения. Всю его жизнь, которой, по чьей-то жестокой прихоти или насмешке, так и не будет конца. Гай почувствовал, как в рвотном спазме скрутило желудок и во рту образовывается терпкая горечь. Он судорожно сглотнул слюну и закашлялся, поперхнувшись. Из-за него. Он причина.
Захотелось рвануть дверь и вывалиться из машины, прямо сейчас. Без просьбы остановиться, не раздумывая. Прокатиться по рвущей одежду и раздирающей кожу насыпи гравия, с двух сторон тянущейся вдоль полотна, скатиться в траву… И бежать, бежать куда глаза глядят. Плюнуть на все и ничего не видеть. Зажмуриться и нестись, спотыкаясь и падая. Бежать и бежать неведомо куда и не разбирая дороги.
Ему вдруг нестерпимо захотелось уколоть себя, искалечить, испытать сильнейшую физическую боль, чтобы хоть на секунду, на одно лишь мгновение заглушить то чудовищное чувство вины, безжалостно раздирающее его душу на кровавые лоскуты отчаяния. Случившегося уже не вернуть, не переиграть назад. И не искупить никогда. С одной стороны, все эти люди были счастливыми. В отличие от него, они так или иначе были обречены на смерть.
— Можем остановиться, хоть ненадолго? — сглотнув подкативший к кадыку ком, с усилием проговорил он, ощутив болезненный озноб по всему телу. В ноющих висках пульсирующим набатом стучала кровь.
