— Идем уже. Место тут действительно классное, Алекс был прав, — начал рассказывать Саймон, когда они бок о бок неторопливо направились в глубь резервации. — Полицейский, ну тот, с которым на дороге встретились, у него отец тут еще за повара, помнишь?
— Угу, — шагая с ним рядом, рассеянно откликнулся Гай.
— Его Виллбо зовут. Так вот, он нам даже выхлопотал у старейшины один четырехместный фургон, представляешь? Можно спокойно поесть и помыться. Мировой мужик, видать, этот старейшина! Алекс и Лара на ярмарке, там тоже столько всякой всячины, глаза разбегаются, только успевай покупать.
Перед глазами Гая вновь выступило остроносое лицо, изборожденное морщинами, проступающими сквозь клубящиеся струи табачного дыма. Тем временем они, еще немного попетляв между фургонами, вышли на центральную поляну, поросшую мелкой травой. В центре возвышалась большая груда поленьев, поставленных домиком для будущего костра, всюду сновали люди, расставляли стулья, тащили отесанные бревна, также предназначенные под скамейки — все говорило о том, что тут затевается какое-то нешуточное мероприятие.
— Лара про тебя, кстати, спрашивала, — Саймон с Гаем приостановились, пропуская идущих наперерез индейцев, волокущих огромную жаровню для барбекю, и Кей многозначительно на него посмотрел. — Может, сразу на ярмарку пойдем, а?
— Знаешь, я бы немного отдохнул. Вся эта кутерьма после вчерашнего…
— Понимаю. Уверен?
— Да. Хочу немного поспать, — кивнул Гай. Ему нужно было столько всего обдумать, а для этого хотелось побыть, наконец, в одиночестве. — Где, ты говоришь, нам отвели домик?
— Да вон он, за тем стендом с корзинками, — достав из кармана пиджака ключ с деревянным брелоком, Саймон протянул его Метьюсу. — Нам всем такие раздали.
— Хорошо. Скажи остальным, где я, пусть не волнуются. А вы отдыхайте. Нам всем сейчас нужно передохнуть.
Повернувшись, он пошел в указанном Саймоном направлении, а тот еще некоторое время смотрел ему вслед и, подождав, пока спина Метьюса скрылась за дверью фургончика, пошел в сторону ярмарки, привычно засунув руки в карманы брюк.
* * *
Мысли в голове струились, текли, вязко, неторопливо сплетались, теряя первоначальный смысл, и каждый раз, как Гай упрямо пытался сосредоточиться, словно играющие мотыльки, кружась, завязывались в причудливую индейскую вязь. Вновь и вновь перед его мысленным взором представало задумчивое лицо старика, который даже сейчас, как ему казалось, о чем-то ему говорил. Потом он куда-то летел и падал… Сквозь дрему Гай смутно расслышал, как осторожно приоткрылась дверь фургончика и кто-то, крадучись, проскользнул внутрь. Или ему это только показалось. Рядом с кроватью послышался шорох, и полностью обнаженная Лара, скользнув под простынку, легла на него, жадно прильнув к губам долгим томительным поцелуем.
— Не бойся, — глухим от возбуждения голосом прошептала она, не переставая ласкать поцелуями его лицо. — Я никому не сказала, куда пошла.
— Лара? — растерялся спросонья Гай. — Что ты здесь делаешь?
Откидывая на спину волосы, девушка выгнулась, сильнее седлая его, и подавшийся навстречу Гай почувствовал, как по его покрытой мелкой щетинистой порослью щеке мягко скользнул пухлый отвердевший сосок. Судорожно вздохнув, он ощутил сладковато-мускусный запах женского тела. Его руки непроизвольно легли на ее тонкую талию, податливую, гибкую и горячую, словно тающий от пламени свечной воск. Чувствуя, как против воли начинает предательски откликаться на напористую женскую ласку, Гай, капитулируя, смежил веки и, освободив сознание, мягко отступил, откинув голову на подушку и положив руки на простыню.
— Что, — она чуть отстранилась и, убрав с лица волосы, заглянула ему в глаза. — Почему ты остановился?
— Так нельзя, — срывающимся голосом выдавил Метьюс, изо всех сил стараясь удержать себя. — Это неправильно.
— Почему? — не поняла девушка. — Что не так?
— Ты не обязана это делать, только лишь потому… — он запнулся и смотрел на нее, пока она молча ждала ответа. Потрясающая, великолепная, исступленно красивая. Женщина, которая хотела его. — Просто из благодарности. Точнее, не подумай, что я имею в виду то, что ты сама… — Осознавая, что начинает заговариваться, он сделал над собой усилие. — Там, на вилле, я сделал то, что должен был, понимаешь? Это был мой долг, и я его выполнил. Я не такой, как ты думаешь, чтобы просто вот так…
— А какой же ты, глупенький? — возобновляя ласки, она нагнулась, мягко прикоснувшись к нему и чуть сдавила зубами его нижнюю губу. От ее пышущего жаром дыхания у Гая закружилась голова.
— Лара, прошу тебя…
— Да что с тобой такое? — наконец не выдержала она. — Я тебе не нравлюсь? Ты не хочешь меня?
— Нет, дело совсем не в этом, — Гай скользнул взглядом по ее животу, острой великолепной груди, манящему шелку роскошных длинных волос и облизнул пересохшие губы.
— У тебя ведь наверняка давным-давно не было женщины, разве нет? — она игриво вскинула бровь.
— Ты ведь сама этого не хочешь.
— А разве мое тело не говорит тебе об обратном?
— Ты очень хорошая, Лара Джеферсон, — с необыкновенной нежностью, от которой у девушки дрогнуло и споткнулось с удара на удар сердце, наконец, проговорил он. — Ты настоящая и прекрасная. Но правда — не стоит. Мы не должны становиться рабами каких-то вымышленных устоев. В душе ведь ты совершенно другой человек, добрый и очень хороший. И пусть у тебя еще все будет хорошо. У тебя будет все хорошо. Я это знаю. Но не так. Не сейчас.
Помедлив, она высвободила лицо из его ладоней, отстранилась и некоторое время сидела, положив ладони ему на грудь, смотря на него новым, неведомым взором, словно впервые увидела перед собой чужого и незнакомого человека. Затем неуклюже слезла с него, вмиг стряхивая с себя загадочность и чарующий ореол страсти, превратившись из сладострастной искусительницы в маленький, съежившийся комочек. Она свесила ноги с кровати, волосы водопадом упали вниз, закрывая ее лицо и груди. Гай смотрел на ее ссутулившуюся спину, выступающие лопатки, движущиеся в такт с ее дыханием, острые холмики позвонков, и почувствовал, как непреодолимая нежность внутри него выходит из-под контроля, полностью подчиняя себе, обволакивая и согревая. В этот момент он осознал, что любит ее, так сильно, что хочет слиться с ней в ослепительной вспышке всепоглощающего счастья. Но не физически. По сравнению с чувством, которое оглушающей волной цунами захлестнуло его, физическая близость с женщиной не стоила и гроша.
Из-под шелка вьющихся Лариных волос послышался чуть слышный всхлип.
— Что с тобой?
— Ничего.
— Почему ты плачешь? — тихо спросил он, увидев, как на острую коленку девушки капелькой упала слезинка.
— Ты первый, кто сказал мне такие слова, — не поднимая головы, прошептала Лара. — Как ты не понимаешь. Ты не просто спас. Ты… Никто и никогда, с самого детства… Не за что-то, а ради меня. Просто так. За всю мою паршивую, дурацкую и никчемную жизнь… Никто и никогда.
