Отец Иоаннис поднимает голову. Аисты все так же скользят над зубчатым прямоугольником неба над площадью Адема Деде, спускаясь к старинным гнездовьям среди надгробий Эюпа. Христос во всем. Обет молчания — это обет слушания.
— Храни вас Господь, — приветствует он греков Эскикей, собравшихся за маленьким столиком. — Сегодня погода по сезону. — Он тяжело садится на низкий стул. Лефтерес не отвечает на приветствие. Он сидит, скрючившись и опустив голову, словно больной стервятник. Лицо желтое, глаза выпучены. Правой рукой Лефтерес прикрывает заламинированный лист формата А4, на краю которого украшения в виде цветочного орнамента и дырка от кнопки. — Что с нашим другом?
— Его заставили снять это, — отвечает Бюлент из кухни, наливая отцу Иоаннису чай.
— Кто? Что? — спрашивает священник.
— Те парни из тариката, — говорит Константин. Он кивает через площадь в сторону темного угла улицы Гюнешли.
— Молодой Хасгюлер? — Отец Иоаннис мешает чай. Кристаллы сахара несколько секунд кружатся, прежде чем раствориться. — Так называемый шейх Исмет?
— У так называемого шейха Исмета полно друзей, — замечает Бюлент. — Они опустили какого-то крутого парня, который попытался решать какие-то свои проблемы силовым методом.
— Это грубо, обидно и вопреки религии, — бурчит Лефтерес. — Типа, неуважение к женщинам! Только послушайте! Неуважение к женщинам! Ваххабиты! В будущем все вопросы будут решаться тарикатом Адема Деде. Тарикатом Адема Деде? Автомеханики, маляры и невежественные мелкие говнюки из геджеконду, которые после медресе нигде не учились? Уличные судьи? Уличный закон? Когда вы родились на этой улице, выросли на этой улице, проработали здесь пятьдесят лет, когда вы видели и помните все те перемены, что произошли с этой улицей и городом, когда вы знаете название каждой двери в каждом доме, когда вы каждое утро своей жизни садитесь и пьете чай на этой улице, то тогда, возможно, у вас есть право говорить мне об уличном законе. Вы же не местные, вы не понимаете, что тут к чему. Это не кадисы и не уличный шариат. Главное — всех знать, пользоваться уважением. Это все еще общество стыда. Стыд срабатывает, а не «уличный закон». Уличный закон? Я сам себе гребаный уличный закон, простите, святой отец.
Но все за низким столиком понимают, что власть Лефтереса сломлена. Ему бросили вызов и победили. Время памфлетов кануло в прошлое. Настала эра божественного закона.
— Теперь у них есть пушки, — мрачно сообщает Бюлент. — Со вчерашнего утра много чего произошло, отец. Полиция закрыла галерею.
— Госпожи Эркоч?
— Ага, а ее саму арестовали. Вроде как она увязла в контрабанде. Вчера утром после вашего ухода полиция провела обыск, вывезли целые коробки всякой всячины и опечатали галерею. А потом внезапно печать сняли, все вернули, типа, она чиста.
— Как такое возможно? — спрашивает отец Иоаннис.
— Муженек-трейдер, — вклинивается Константин. — Работает на Озер. Но это еще не все.
Бюлент наклоняется через стол, чтобы привлечь внимание аудитории.
— Та девушка из второй квартиры, ну, вы знаете, та, которая иногда носит слишком короткие шорты, это у нее возник спор на Гюнешли. А потом явились Исмет и его товарищи из мечети, произошла стычка, и выяснилось, что они и сами вооружены.
— Господь, храни нас, — говорит отец Иоаннис, и все греки за столом крестятся.
— Ну а заодно они сняли памфлет.
— Я больше не буду пить чай в этой чайной, — заявляет Лефтерес. — Это место не безопасно для греков.
— Расскажи ему о мальчике, — быстро говорит Константин, но вообще-то Лефтерес озвучил их общий страх.
— Пропал не только Недждет Хасгюлер, — сообщает Бюлент. — Но и мальчик из пятой квартиры.
— Глухой? — спрашивает отец Иоаннис.
— Он не глухой, — говорит Бюлент, а Лефтерес, Константин и сам отец Иоаннис хором добавляют «у него проблемы с сердцем». — Такое впечатление, что он днем пошел в школу, как обычно, вот только… — тут снова Бюлент наклоняется к старым грекам в целях конспирации, — …так и не вернулся. Мать пошла забрать его, ждала-ждала, очень долго ждала. Наконец зашла в школу. Оказалось, что мальчик вообще там не появлялся. Он исчез. Испарился. Цептеп выключен, местоположение никак не отследить. Шекуре-ханым обезумела от горя, особенно учитывая состояние мальчика. Вы же помните, любой внезапный громкий шум — и электрические сигналы в его сердце сойдут с ума. Хлопок двигателя или рабочие сбросят мусор в контейнер — и это убьет его. Разумеется, родители позвонили в полицию. Полиция приезжала сюда уже третий раз за неделю.
— Это скажется на ценах на недвижимость, — ворчит Константин.
— Теперь полиция расследует его исчезновение, но без особой шумихи, ну, если, конечно, мальчишка не сбежал сам и не попал в аварию, спаси Господи.
— Храни его Господь и Богоматерь. — Отец Иоаннис целует крест.
— Если что-то произойдет с ребенком, эти исламисты будут винить нас, — говорит Лефтерес.
— А то окажется, что кое-кто может знать, где сын Дуруканов, — добавляет Бюлент. — Наш профессор Ферентину. Помните, о чем мы говорили? Роботы, газовые террористы, люди, которые видят джиннов и бомба в трамвае в понедельник. Георгиос считает, что все это связано, и посвятил мальчика в свои теории. Забил ему голову всякой чушью. А теперь парень решил сыграть в детектива.
— А сколько мальчику? — спрашивает отец Иоаннис.
— Девять.
— Слава богу, теперь этим занимается полиция, — говорит священник.
Бюлент морщится.
— Все не так просто. Это сенсация. Но Георгиос только сегодня узнал об исчезновении мальчика, а вы же знаете, как они были близки.
— Даже слишком, — ворчит Лефтерес.
— Так, я что-то не понял, — тянет отец Иоаннис. — Георгиос всегда интересуется, что тут происходит. Он всегда говорит, что наша площадь для него как карта Вселенной. Как он мог не заметить прибытия полиции?
— Его тут не было, так ведь? — говорит Бюлент.
Отец Иоаннис озадаченно хмурится.
— Ариана, — шепчет Константин, и кустистые седые брови священника ползут вверх.
— Он пошел к Шекуре-ханым, — сообщает Бюлент. — Они хотят найти мальчика. А отец разговаривает с копами.
— Что они намерены делать? — интересуется отец Иоаннис. — Такие дела лучше предоставлять полиции.
— Если бы у вас были дети, вы тоже поехали бы, наплевав на полицию, — фыркает Бюлент.
Отец Иоаннис дотрагивается до лба.
— Слава богу, что ребенок не пострадал.
— А я и не сказал, что он не пострадал, — возражает Бюлент. — Я сказал, что у Ферентину есть идея, где он может быть.
— И где же?
— На азиатской стороне. Там же, где и люди, похитившие Недждета Хасгюлера. Он что-нибудь рассказывал о террористическом заговоре?
