— Давай, Джан, ты выдержишь. — Георгиос пытается поднять мальчика, но он старый и толстый, а мальчик тяжелый и обмякший, а потому Георгиосу никак его не ухватить. Тогда Георгиос зажимает Джана под мышкой и вытаскивает из мечети на улицу, шаркая ногами. — Не стреляйте! Не стреляйте! — Георгиос вытаскивает из кармана платок и размахивает им.
Но теперь от компрессорной станции в их сторону идет женщина. На ней очки и зеленый платок. Руки подняты вверх. Солдаты держат ее на мушке. Женщина шагает уверенно, целенаправленно и бесстрашно. Один из солдат проводит пальцами по тыльной стороне тяжелой перчатки с крагами.
Георгиос Ферентину тащит Джана в сторону армейских машин.
Женщина вдет к солдатам. Улыбается и тянется к бусам на шее. Она выглядит удивленной. Солдат хлопает по перчатке, и в этот же момент другие солдаты хватают ее, валят на землю, срывают бусы и надевают наручники.
— Помогите мне! — кричит Георгиос Ферентину. Его силы на исходе. К нему из укрытия бросаются солдаты в оранжевом. Двое подхватывают Джана, а один помогает Георгиосу выйти за оцепление.
— Ему нужна скорая! У него больное сердце! — кричит Георгиос. Он слышит звук приближающихся сирен через гул вертолета.
— Мы позаботимся о нем, — говорит тот солдат, что помогал Георгиосу. Он снимает защитный шлем. У Георгиоса уходит несколько секунд, чтобы узнать лицо, которое в последний раз он видел совсем при других обстоятельствах, настолько других, что происходящее не поддается пониманию. Это майор Октай Эйилмез, с которым Георгиос виделся на палубе парома в Кадикей.
— Вас тоже надо осмотреть, профессор Ферентину.
— Но мальчик…
— Мы о нем позаботимся. Доктор! — Солдат в оранжевом костюме, но без шлема, который обрабатывает раны на руках Недждета, поднимает голову. — Когда закончите, осмотрите, пожалуйста, профессора Ферентину. Догадка оказалась правильной. Это был газ. Мы и думать не думали, что через систему подачи газа будут распространять нановещества.
— А кто они такие?
— Понятия не имеем. Они не значатся ни в одном из наших списков подозрительных лиц. Сейчас будем разбираться с их оборудованием. Технически очень продвинутая команда, что тревожит. Но одного удалось взять в плен, все, что нам требовалось.
Приезжает скорая. В мигалке пульсируют голубые огоньки. Георгиос наблюдает, как врачи скорой помощи укладывают Джана на каталку и завозят в машину.
— Мне нужно ехать с ним.
— Как только мы вас осмотрим, сразу попросим полицейских отвезти вас. — Майор Эйилмез снимает перчатку. — Я буду рад, когда все закончится, по правде говоря. Спасибо вам, профессор Ферентину. — Он протягивает руку. Георгиос, все еще обалдевший от этой круговерти солдат, машин, вертолетов, убитых и раненых, пожимает руку майора. — Вы молодец.
Майор Эйилмез коротко кланяется Георгиосу и идет поговорить с Шекуре Дурукан. Солдаты помогают ей забраться в машину скорой помощи и закрывают двери. Сирены воют, и скорая отъезжает. Солдаты упаковывают трупы в мешок. Полиция разворачивает желтые предупредительные ленты и разгоняет зевак. Радио потрескивает. Люди толкутся вокруг. Мустафа сидит на обочине рядом с Недждетом, обняв его одной рукой, а второй держит за руку, как старого доброго друга. Георгиос остается один. Вертолеты синхронно поднимаются с площадок, кивают друг дружке и летят над Кайишдаги.
Звонит цептеп.
Лейла Гюльташлы накрывает голову подушку. О, одна сторона подушки прохладная. Впервые за несколько недель.
Но цептеп все так же звонит еще пару секунд, когда она чувствует себя богиней.
К тому времени, как сотрудники «Джейлан — Бесарани» добрались разными путями в Бакиркей, слух уже расползся, и большинство обитателей здания сидели в квартире у родных Лейлы с фруктовым пуншем и пивом для тех, кто может выпивать, и сластями. Лейла услышала музыку с улицы, пока парковалась. Ее появление приветствовали взрывом петард и серпантином. Шум стоял такой, что впору вызвать полицию, если бы кто-то остался не у дел и пожаловался на них. Дядя Дженгиз без конца жал ей руку и мычал какие-то поздравления, которые Лейла не разобрала. Тетя Бетюл обняла ее. Тетушка Кевсер тоже. Двоюродный брат Наджи, самопровозглашенный телохранитель, выгнал всех из гостиной, чтобы Лейла могла пройти на балкон и получить благодарность бабушки Сезен. Старуха поцеловала ее в обе щеки. Затем друзья семьи и просто любители выпить за чужой счет почтительно замолчали, когда Лейла передала матриарху обе половинки Корана. Бабушка Сезен взяла их, произнесла «Бисмиллах»
[129]
и соединила разлученные половинки.
— Да не разлучатся они больше, — сказала она со слезами на глазах.
Лейла вдруг поймала себя на том, что тоже ревет. Наджи плакал и смеялся одновременно. Потом кто-то поставил старомодные арабески,
[130]
такие добрые, патриотичные песни, под которые все пустились в пляс; девушки выстроились в линию, закатав топики поверх обнаженных животов, кивая друг дружке, смеясь и двигаясь в такт, а парни тоже выстроились в шеренгу с поднятыми руками. Правда, дядя Дженгиз скорее напоминал полено, зато Наджи оказался отличным танцором и двигался очень легко, как часто умеют такие здоровяки. Это все таэквондо. Они поманили и Асо, но тот покачал головой, мол, вы что, нанотехнологи не танцуют, но они звали его снова и снова, и в итоге он таки согласился и наблюдал, как танцуют другие, чтобы уловить шаги. Асо танцевал просто отвратительно, но Лейла увидела, что он делает это с душой, а глаза его светятся. Потом девушки ответили мужчинам, поставив старый ремикс Ибрахима Татлысеса,
[131]
Асо закричал, что знает эту песню, вырос под нее, мама ее пела. В итоге Асо сплясал перед шеренгой тетушек, двоюродных тетушек и двоюродных сестер, а Лейла подумала: «Он ведь для меня танцует?» В разгар этого безумного танца Лейла заметила, что звонит цептеп, и выскользнула на относительно тихий балкон бабушки Сезен. Звонили из Демре. Мама гордилась ею, папа гордился ею, сестры гордились ею, деньги были потрачены не зря. Лейла снова расплакалась.
Затем наконец приехали Яшар с Зелихой, которая накрасилась и нарядилась, превратившись из офисной фурии в сумасшедшую гламурную вампиршу, и снова полетели конфетти и серпантин, загремели хлопушки. Дяди, тети и соседи остались в гостиной танцевать под арабески, а молодежь отнесла караоке-центр в большую спальню. Зелиха взяла микрофон и стала сентиментальной певицей с прокуренным голосом. «Где мой контракт?» — прокричала Лейла, но Зелиха увлеклась ролью дивы. Два часа спустя она все еще пела. В спальне никого не осталось, но Зелиха не нуждалась в других слушателях, кроме себя самой.
