Ты на минуту задумываешься.
— Да.
— Он сказал, что у него для тебя кое-что есть.
— Что?
— Какой-то пакет.
— Можно ему войти?
— Не сегодня. Сегодня только родные.
— Но он же мой дедушка.
Медсестра улыбается.
Потом ты засыпаешь, но ненадолго, поскольку вскоре пробуждаешься от ощущения, что по тебе что-то ползет, что-то длинное, гладкое, мягкое, но при этом щекочет, как кошка язычком. Это что-то ползет по руке, заползает под мышку, и ты чуть было не смеешься от щекотки, а потом движется вдоль бока, по бедру и на живот. Что-то нажимает на пупок. Ты аккуратно-аккуратно поднимаешь простыню, которой ты закрыт до подбородка, и там, ниже пластикового паука, поднимает свою голову Змея.
Ты маленький детектив и только раскрыл первое и самое важное дело. Ничего более волнующего и важного не будет. Это нормально. Расследование чуть было не убило тебя. Но и это нормально, поскольку в итоге врачи сделают даже лучше, чем было. А вот и Змея, твоя верная подружка, по совместительству Обезьяна, Крыса и Птица, свернулась калачиком на животе. Уже почти стемнело. Медсестра говорит, что господин Ферентину ушел домой. Ты надеешься, что с ним все хорошо. Осман и Шекуре спят, прислонившись друг к другу, словно пташки в клетке. Даже машины затихли, и в этой тишине ты прислушиваешься к себе, как тогда, на берегу в Ускюдаре, когда у тебя был приступ. Ты прислушиваешься к своему сердцу. Тук-тук. Тук-тук. Тук-тук. С ним все хорошо. Даже очень.
— Ураааа! — кричит Аднан Сариоглу, выключая автопилот, вдавливая в пол педаль газа и направляя ревущую «ауди» в поток автомобилей, которые степенно и размеренно ползут в сторону Азии по Босфорскому мосту. Машина несется, остальные машины бросаются врассыпную. Едем!
Айше кладет руку на руль.
— Давай не поедем в Ферхатпаша. Я не могу жить в этой квартире. Продай ее, избавься от нее. Мне не нужна ялы, не нужен вид на Босфор и причал для яхты. Я просто хочу снова перебраться на европейскую сторону. Мы можем позволить что-нибудь скромное, отмоем деньги через счета моей семьи или через галерею. Нет, только не Ферхатпаша, не сегодня. Давай снимем номер в отеле, только в каком-нибудь хорошем. Где-то, где мы будем смотреться как парочка миллионеров. У воды.
— Да, черт возьми. Мне кажется, я знаю подходящее место. — Аднан включает навигатор. — Когда я работал в Озере… — он замолкает. — Так странно произносить это. Как будто вырванный зуб. Так вот. Когда я работал в Озере, то мы с парнями называли себя ультралордами Вселенной, ну, как в детском мультике. Драксор, Ультрор, Террак и Гидрор. Ультралорды! Вот чем мы занимались в Озере. Но мне нравился еще один мультик, мне кажется, это ремейк какого-то старого американского. В нем два героя, мальчик и девочка, и у каждого из них по половинке волшебного кольца. Они борются с преступниками, сражаются с демонами и все такое, но когда у них неприятности, то они соединяют две половинки кольца с криком «Шаззан!», и тогда появляется огромный толстый джинн в шароварах и надирает всем задницу. Разумеется, ты быстро понимаешь, что мультик становится интересным только тогда, когда плохой парень крадет одну из половинок кольца или джинн заперт где-то в ловушке, а деткам приходится опираться на собственную изобретательность.
Аднан достает свою половинку Корана Гюльташлы и протягивает руку. Айше достает свою.
— Шаззан! — кричит Аднан. Айше складывает половинки вместе.
— Шаззан!
А потом Аднан включает автопилот, раскладывает кресло и откидывается на нем, улыбаясь, как подобает настоящему миллионеру, а Айше смеется, откидывает назад волосы и ложится на бок лицом к мужу, а «ауди» едет по арке моста через Босфор, через нескончаемый поток машин и вечную реку огней.
В саду так много умиротворяющих вещей. Недждет Хасгюлер сидит на краешке фонтана, ловя тишину, как ловят бабочек. Это тишина уединения, ведь мягкое натуральное дерево дома дервишей скрадывает рев города, превращая его в шорохи. Камень и бетон отражают, а дерево поглощает. Это умиротворение мелочей: струйка воды в фонтане, еле слышные шажки ящерицы, которая живет под основанием фонтана, птичка, которая слетает вниз, чтобы посидеть на карнизе галереи, посматривая на Недждета то одним глазком, то другим, а потом снова улетает. Это тишина бытия: темные деревянные колонны монастыря, голубые и белые плитки, мрамор фонтана для омовения, запах воды и выгоревшей на солнце древесины, земли и травы. Это тишина отсутствия: ни людей, ни голосов, ни желаний, ни вопросов. Это тишина присутствия: в крошечном садике только Недждет и Зеленый святой, больше никого.
— Здравствуй, друг, — шепчет Недждет.
Хизир кивает ему с каменной скамейки возле розового куста. Армейский медик, который обрабатывал раны на руках и осматривал его после спасения в Кайишдаги, рассказал ему историю Мевляны, величайшего святого, который приказал возвести это текке. У Мевляны был друг Шамс из Тебриза, духовный друг, вторая половинка его души, одна душа, заключенная в двух телах. Вместе они познавали величие Всевышнего в бесконечных разговорах. Дервиши взревновали и втайне убили Шамса из Тебриза. Когда Мевляна не смог найти своего друга, то пришел к единственно возможному заключению — они слились воедино, и теперь Шамс — часть его самого.
Зачем искать?
Мы с ним едины.
Устами говорит моими.
Он — это я.
И я искал себя.
Недждет знает, сколько времени Хизир пробудет с ним.
— А остальные?
— Разумеется, мы будем следить за их состоянием, но нет повода удерживать их. Они не больны. Как и вы, они миновали стадию галлюцинаций, и сейчас состояние стабильное. Такое впечатление, что у них появились дополнительные способности, которые мы не в состоянии описать, поскольку нам не хватает ни знаний, ни языковых средств. Сверхсознание? Иное сознание?
— А сколько это продлится, доктор?
Тогда-то доктор и рассказал Недждету историю Шамса из Тебриза. На все воля Аллаха. Все меняется. Брат спас его, помог, заботился, а теперь Недждет поможет Исмету. Братские узы очень сильны, но мужчины ведут себя глупо, когда собираются вместе. Уличный шариат — это сила, он может сослужить добрую службу, однако все может развалиться из-за соперничества или догматизма. Если Исмет называет его шейхом, он станет настоящим шейхом. Шейх Недждет. Вращение дервишей пронизывает все.
Это ты помог мне воплотиться в жизнь, Друг.
От запаха зелени в маленьком садике внезапно кружится голова. Завтра Недждет поедет обратно в Башибююк, к семье, к сестре, попытается исправить старые ошибки. А сегодня вечерний азан доносится из динамиков Тюльпановой мечети. Дом дервиша воспринимает этот звук, призыв к молитве кружится в воздухе сада текке, наплывая, как волны. Может быть, Недждет пойдет помолиться.
Азан, призыв к икинди,
[132]
доносится с минаретов трех тысяч мечетей Стамбула. Вот аист по спирали поднимается на восходящих потоках воздуха высоко над небоскребами, над Левентом и Маслаком. Вот атом углерода, окруженный четырьмя атомами водорода, отчего он становится похожим на звезду, несется с шумом по газопроводу под Босфором в сторону Европы. А вот Медовый кадавр, почивающий в меду до тех пор, пока его не пробудит трубный зов Исрафаила.
[133]
Три мертвеца стынут в армейском морге. Дева Мария из церкви Святого Пантелеймона раскинула покров над двадцатью миллионами душ в самом большом городе Европы. Любовники в номере отеля, который омывают звуки моря. Ветер, Вращающий Крылья Мельниц, поет среди парусов и лижет воды Босфора, превращая их в неугомонные кошачьи язычки. Вот тайное имя Всевышнего, написанное через весь Стамбул буквами одновременно слишком большими и слишком маленькими, чтобы понять их. А вот вихрь джиннов и воспоминаний, которые не так сильно, как думают люди, отличаются друг от друга, кружится в сумерках площади Адема Деде перед старым домом дервиша. Это поворот, вращение, танец, который вплетен в каждую частицу Вселенной. Слышен смех Хизира, Зеленого святого. Это Стамбул, Царь Городов, и он будет существовать, пока на земле бьются людские сердца.
