— Высунется, и мы его застрелим.
Аднан двигает руками — это танец, это код. Новое предложение растекается от него по многим экранам на Денежном дереве, словно ветер, который треплет листву. Мгновенно реагируют программы-помощники. Сейчас мы тебя спугнем, думает Аднан. Где-то тут есть дилер с ограничением на ежедневное понижение цен на свои контракты. Аднан резко снизил цену, чтобы посмотреть, пойдет ли рынок и дальше вниз. Столкнувшись с перспективой неограниченных убытков, тот трейдер вынужден будет продавать. Ага, вот оно. Одна звездочка горит ярче других на задней стенке сетчатки глаза Аднана. Стоп-лосс.
[51]
Аднан покупает две сотни. В то же время Толстый Али продает все те же две сотни, играя на разнице курсов в Баку. Куплены в Стамбуле по четыре сорок пять, проданы в Баку по четыре сорок семь. Две секунды работы и сорок тысяч евро прибыли. Еще через две секунды рынок выравнивается и закрывает разницу. Ангел разницы летит дальше. Ни за что на свете никто не должен унюхать газ, который купил Аднан. Это было бы ужасной ошибкой. Это секрет Товарно-газовой биржи Озер: никогда не оставляй у себя никакого газа, никогда ничего не запасай, и тогда не придется отдуваться. Обещания и опционы — вот здешняя валюта.
Программа-помощник Аднана фиксирует сделку и перебрасывает в офис Кемалю. Сорок тысяч евро. По его деньгам волнами проходит запах неопрена, выцветшего под солнцем и согретого женским телом. Замечательная сделка, и мало кто смог бы разыграть все лучше, чем Аднан Сариоглу и Толстый Али, но не здесь сокрыты настоящие деньги.
Товарные деньги всегда будут быстрыми, эти деньги приходится подманивать к себе лестью, они хитрые и стремительные. Если ты их заработал, значит, кто-то другой потерял. Это закрытая система. В Озере не бывает ничьей. А вот Бирюзовая площадка — совсем другое дело, там настоящие деньги. Деньги, которых хватит, чтобы прекратить кого-то обманывать и барыжить коврами. Там волшебные деньги, возникающие из ниоткуда. Пять минут до закрытия в Баку, час до сигнала в Стамбуле. Аднан Сариоглу взмахивает руками, раскрывая перед лицом экран со спотовыми ценами на двадцать четыре часа. Что-то есть, какая-то тень динамики, словно водяной знак на банкноте. Как я смогу здесь заработать?
Лейла на Нанобазаре. Эти бизнес-ячейки, отделенные стенами из прессованного углеводородного волокна, — караван-сарай, где торгуют на наноуровне. Баннеры и указатели делят крышу «Бигбокса» с турецким полумесяцем и звездами на флаге Европейского союза. Стену, выходящую на улицу, украшает огромная фреска, изображающая порядок величин во Вселенной, начиная с космологических слева до квантовых справа, на самом краю, выложенных в виде растительных орнаментов керамической плиткой из Изника. В центре, где прорублены ворота, напоминающие вход в покои хана, дан масштаб человеческого роста. Пока Лейла рассматривает стену Нанобазара, подъезжает и отъезжает с десяток грузовиков, автобусов и долмушей, а вокруг нее снуют мопеды, желтые такси и маленькие трехколесные ситикары. Сердце Лейлы выпрыгивает из груди.
Она всегда-всегда мечтала оказаться на таком базаре. В Демре, с гордостью заявляющем о себе как о родине Санты, к сожалению, наблюдалось полное отсутствие лавок чудес. Маленькие магазинчики, полупустые сетевые супермаркеты, постоянно балансирующие на краю разорения, огромные торговые центры, обслуживающие фермы и отели, втиснулись между пластиковым небом и галечным берегом. Русские прилетали сюда чартерными рейсами погреться на солнышке и напиться до потери пульса. Ирригационное оборудование и импортная водка — типичная для Демре комбинация. Но в Стамбуле все иначе. Стамбул — волшебный город. Вдали от дома, вдали от влажной клаустрофобии теплиц, простиравшихся на гектары вокруг, можно стать безымянной песчинкой в самом большом городе Европы. При этом благодаря анонимности появляется свобода быть глупой, фривольной, жить фантазиями. Гранд-базар! Само имя чудесно. Гектары китайских шелков и ташкентских ковров, рулоны дамаста и муслина, медь, серебро, золото и редкие специи, наполняющие воздух пьянящим ароматом. Купцы, торговцы и караванщики. Рог изобилия, куда доставлялись в итоге грузы по Шелковому пути. Гранд-базар в Стамбуле оказался дерьмом, полным мошенников. Всякая ерунда для туристов по бешеным ценам, дешевая и блестящая. Покупай, покупай, покупай. Египетский базар оказался точно таким же. За этот сезон Лейла посетила все старые рынки в Султанахмете и Бей-оглу. Магии там не было.
А тут чувствовалась магия. Опасная, как и положено настоящей магии. Это была новая конечная станция Шелкового пути, сюда стекались со всей Центральной Азии инженеры и нанопрораммисты, купцы и караванщики, творящие Третью промышленную революции. Лейла смело вошла в ворота.
Воздух на Нанобазаре тяжелый, каждый вдох — новая эмоция. Радостная эйфория сменяется нервной паранойей, а через несколько шагов и ужасом. Перед ней кружится пыль, поблескивая в тонких солнечных лучах, которые пробиваются через покрытый пятнами пластиковый навес. Пыль собирается в призрачное отражение ее лица. Оно хмурится, шевелит губами, словно желая что-то сказать, а потом исчезает во вспышке света. Крошечные крысоботы стремительно огибают ее каблуки. На окнах нефтяной пленкой мерцает телевизионная картинка, вместе с жалюзи раскатываются огромные логотипы брендов, все те замечательные марки, которыми она насладится, когда получит приличные деньги за работу маркетолога. Пузыри стремительно летят ей в лицо, девушка отшатывается, когда они лопаются, но затем радостно охает, поскольку каждый маленький взрыв сопровождается отрывком из хита прошлого лета певицы Гюльшен. Птички, которые выглядывают, сидя на желобах отдельных отсеков, вовсе не птицы. А лицо Ататюрка на футболке проходящего мимо парня внезапно бросает на нее взгляд и хмурится. Лейле хочется захлопать в ладоши от изумления.
— Отсек двести двадцать девять? — спрашивает Лейла у бородатого мужчины с кудрявой шевелюрой.
Он наклонился над мотором маленькой трехколесной транспортной тележки, на боку которой написано «Бекшир. Борщ и блины». Лейла слышала, что русская еда очень модна среди технарей. Водка замораживается в камерах охлаждения реактора. Парень хмурится, глядя на нее, и что-то ворчит по-русски. Она так часто слышала эту речь от пьяных туристов. По сравнению с музыкой турецкого русский кажется ей гортанным и грубым, но сейчас он звучит волнующе, пикантно, экзотично. Два десятка разных языков звенят в воздухе вокруг этой бывшей военной авиационной базы в дешевом квартале района Фенербахче.
— Отсек двести двадцать девять?
Парень только что купил с лотка два стакана кофе, по одному в каждой руке, — кофе в европейском стиле, не кофе, а ароматизированное молоко со вкусом кофе, которое продают в картонном стаканчике с деревянной палочкой. Он высокий, бледный и долговязый, причем лицо выглядит старше, чем одежда: немного тяжеловатая челюсть и задумчивые щенячьи глаза, которые он постоянно отводит, избегая ее взгляда.
— Он там, в Меньших.
— Где?
— Ну, у нас тут все организовано по технологическому масштабу. Милли, микро, нано. Маленькие, Меньшие, Наименьшие. Маленькие — это красиво. Размер имеет значение. Я туда как раз собираюсь.
