— Впечатляет, черт подери, — шепчет Эмрах Бескардес Георгиосу Ферентину, — но я видел такое по «Дискавери Азия».
Видеоролик заканчивается. Экран уезжает наверх. Члены группы «Кадикей» моргают, ерзают, перебирают бумажки и пьют воду.
— Пятьсот тысяч тонн сжиженного натурального газа, — говорит Огюн Салтук.
«Он говорит, как ведущий на „Дискавери“», — пишет на своем экране зоолог Бескардес, а потом стирает.
— Разумеется, это ролик со спецэффектами из телепрограммы, который вы могли видеть пару месяцев назад, посвященной тому, насколько не защищен Стамбул в случае террористической атаки на русский газовоз. Я участвовал в создании этой программы в качестве научного консультанта…
«Что я говорил», — снова царапает на экране Бескардес.
— …детали точны, лишь немного поэтизированы телевизионщиками. Но по Босфору регулярно проходят суда водоизмещением в полмиллиона тонн. — Салтук резко кликает по экрану, и на нем возникает чудовищный плавучий монолит, мост и постройки теряются на фоне этого монстра, похожего на гроб. — Это «Арарат», самый большой из нынешних газовозов, русские ввели в эксплуатацию это судно водоизмещением в три четверти миллиона тонн пять месяцев назад. Вы, наверное, его уже видели, поскольку он пересек Босфор уже пять раз. 19 апреля он снова будет плыть через Босфор. То, что вы видели в ролике, основано на разрушениях от взрыва корабля водоизмещением меньше полумиллиона тонн, которое стало промышленным стандартом. А водоизмещение «Арарата» в два раза больше. А значит, в два раза выше и разрушительная сила. Террористам не устоять перед таким искушением.
— Каким террористам? — Георгиос слышит свой голос. Его голос дрожит от злости, он просто не может дальше слушать эти глупости. — Кто захочет уничтожить Стамбул? Убить восемьдесят тысяч людей? Зачем? Исламисты больше не взрывают символы загнивающего Запада. Джихад перетек на улицы. Я знаю, я видел. Тарикаты, кадисы, шейхи. Они решают проблемы, поддерживают мир и общественный порядок, разрешают споры. Это новый шариат — уличный закон. Он работает. Люди прибегают к нему.
Огюн Салтук закусывает нижнюю губу:
— У Турции всегда были враги и внутри страны, и за ее пределами, а теперь, когда мы на пороге Европы, их стало больше. Считается, что мы приняли решение и отгородились.
Георгиос Ферентину заглушает его:
— У нас достаточно строгие меры безопасности на Черном и Мраморном морях, вы сами видите каждую ночь, как танкеры выстраиваются в очереди, чтоб войти в Босфор после проверки службой безопасности. На газовоз водоизмещением в три четверти миллиона тонн не так просто напасть.
— Танкеры идут через Босфор на автопилоте, чтобы избежать случайного столкновения. Программу могут хакнуть, — раздается еще чей-то голос.
Эмрах Бескардес шепчет Георгиосу:
— Мне кажется, я видел такое кино, очень старое. Там всех спас повар. Он очень искусно обращался с ножами.
Огюн Салтук стучит ручкой по стакану с водой.
— Не упустите эту творческую энергию, у нас запланировано время для работы в малых группах. Мы прервемся на свободный полет фантазии, а потом снова соберемся, чтобы свести воедино наши идеи. Помните, творческое воображение приветствуется.
Георгиос смотрит завистливо, как Эмрах Бескардес вместе со своей группой отправляется в одну из прохладных беседок в саду. Его самого отправили в пахнущую сыростью прихожую с потрескавшимися карнизами и пятнами плесени на штукатурке. Потолки высокие, от стен и пола отражается эхо. Сидя на позолоченном стуле, Георгиос смотрит на бирюзовый треугольник моря между верхушек деревьев. Кроме него в группе молодые агрессивные парни, которые с удовольствием обсуждают миллионы тонн водоизмещения и миллионы убитых, поэтому он рад видеть еще и Сельму Озгюн.
— Мы не знакомы, но я поклонник ваших работ. Позвольте представиться, Георгиос Ферентину.
Сельма смотрит на него с недоумением:
— Ферентину из Джихангира?
— Да, но перебрался в Эскикей. На площадь Адема Деде.
— Я знаю вашу соседку. Владелицу художественной галереи, которая специализируется на подозрительных предметах религиозного искусства. Галерея Эркоч.
— Я как раз над ними.
— В старом текке Мевлеви? Вот здорово. Это очень интересное место, дом дервиша на Адема Деде. Одно из последних деревянных текке XVII века, которое не сожгли. Так вы знакомы с Айше? Кстати, я пошутила насчет «подозрительных предметов искусства». Вы над чем трудитесь?
— Я занимаюсь, точнее, занимался, поскольку сейчас на пенсии, экспериментальной экономикой. Экономика — это настоящая наука, а не просто набор математических понятий.
— Меня заинтересовали ваши слова об уличном шариате, — говорит Сельма Озгюн. — Понимаете, мне нравится идея общественного правосудия. Это личное, и мне кажется, это работает эффективнее судов, поскольку в таком случае судья видит стороны ежедневно. Когда вы каждый день видите в супермаркете не только другого участника процесса, но и судью, это способствует поддержанию порядка в обществе. Можно долго говорить об оттоманской системе миллетов, когда каждая община имела право жить по своим собственным социальным и юридическим законам, и суды осуществлялись по ним же, при условии, что они не противоречат законам империи. Я думаю, что правительству нужно не подавлять такие системы как угрозу светскому государству, а искать способы встроить ее внутрь уже существующего законодательства. Мы ведь организуем религиозные объединения на базе общин, почему бы не применить это и к закону? Короче говоря, мне дико понравилась ваша мысль об уличном шариате, вы не будете возражать, если я заимствую это выражение, друг мой? Но только при условии, что они не попытаются наложить запрет на алкоголь и не заставят меня носить платок.
— Я не стал бы вас обнадеживать, — говорит Георгиос. — У них есть шейх. Он видит джиннов.
— А вот это уже интересно. Шейх в старом доме дервиша. С этого места поподробнее, друг мой.
Георгиос рассказывает о Недждете, незаконно поселившемся в текке, который оказался в злосчастном трамвае на Неджатибей, а теперь видит карин, говорит с джиннами и является доверенным лицом Хизира, Зеленого святого. Георгиос замечает, что она — не единственная, кто заинтересованно слушает. Пока агрессивные молодчики яростно спорят, что внести в блокноты, мужчина чуть постарше из их компании, с военной выправкой и в отполированных по военной привычке до зеркального блеска ботинках, с аккуратными усами, но в плохом костюме прислушивается к их с Сельмой разговору, все дальше отклоняясь от спорщиков.
— Я поклонница спонтанных проявлений чудесного, — говорит Сельма Озгюн, хлопая от восторга пухлыми руками, украшенными множеством колец. — Я собираю истории о местных чудотворцах, уличных пророках и современных дервишах. Мне совершенно ясно, что эра чудес еще не миновала. Кстати, ваш сосед уже четвертый.
— Что вы имеете в виду? — спрашивает Георгиос.
