– Увы, – отозвался Курт, – издержки службы. Человеческие чувства – лишь моя работа.
– Ну, полно вам; неужто никогда не расслабляетесь? Неужто ничто человеческое вам не свойственно? Ни радость, ни любовь…
– Песни о весне и жизни – не более чем реакция автора на ощущения собственного тела, избавляющегося от зимней депрессии. Застольные, которых здесь не звучало – ответ все того же тела на опьянение. Песни о любви – всего лишь прикрытое красивыми и зачастую лживыми словами желание или воспоминание о… Я не стану продолжать при дамах.
– Вы циник, майстер инквизитор, – заметил граф со смехом.
– Я реалист, – пожал плечами Курт. – Веселое застолье – головная боль поутру и, бывает, краска стыда при воспоминании о прошедшем вечере, весна – грязь и комары, любовь – обман. Или самообман.
– Вы не можете так думать на самом деле, майстер инквизитор, – тихо вмешалась Мария фон Хайне, бросив исподтишка взгляд на отца. – Неужели вам самому никогда не случалось любить?
– Увы, – кивнул он, – был такой casus.
– Отчего же «увы»?
– Скажем так – мы с нею не сошлись в убеждениях.
– И… – краснея, словно мак, выговорила та. – Чем же все кончилось?
– Я ее сжег, – пояснил Курт, изобразив любезную улыбку.
– О… – вымолвила девица сдавленно, торопливо переведя взгляд на тарелку перед собой.
– Что вы делаете, майстер Гессе? – сквозь сомкнутые губы пробормотала Адельхайда, и он отозвался так же чуть слышно:
– То, для чего меня пригласили. Служу острой приправой к этому пресному ужину. Вы хотели, чтобы я привлекал внимание? Сдается мне, я это сделал.
– Постойте-ка, – вновь подал голос граф фон Лауфенберг. – Кажется, я кое-что слышал об этом. Ведь вы служили в Кельне прежде? И там была казнена графиня Маргарет фон Шёнборн, если не ошибаюсь. Неужто вы имели… гм… в виду племянницу князь-епископа, майстер инквизитор?
– Двоюродную племянницу, – поправил Курт. – Родную племянницу герцога Рейнского и двоюродную – кельнского епископа, он же герцог Вестфальский.
– Так появилась вестфальская ветчина, – пробормотал фон Хайне, покаянно вздохнув под устремленным на него убийственным взглядом владелицы замка.
– Однако, – усмехнулся фон Лауфенберг, скосившись на супругу, глядящую на господина дознавателя огромными испуганными глазами. – А мне начинает нравиться идея податься в инквизиторы… Но – за что ж вы так с бедняжкой?
– Сия бедняжка оказалась жрицей языческой богини, с замашками суккуба. И убийцей. На ее совести было четыре смерти; если бы я вовремя не спохватился – моя трагическая гибель была бы пятой. Ее дядя-герцог финансировал тайное чародейское общество, а епископ покрывал всю эту теплую компанию… По писаному. «И возложат на вас ваше распутство, и понесете наказание за грехи с идолами вашими».
– А с вами опасно связываться, майстер инквизитор, – заметил граф с усмешкой. – Поневоле начинаю перебирать собственную жизнь, присматриваясь, нет ли за мной какого греха, достойного страшной кары.
– И как? – уточнил Курт подчеркнуто серьезно. – Есть?
– А как вы думаете? – заинтересованно переспросил фон Лауфенберг. – Ведь, как я понимаю, инквизитор должен видеть людей насквозь.
– Ну, кое-что я вижу. Желаете, чтобы я озвучил это во всеуслышание?
Под обратившимися на него взглядами граф распрямился, с трудом удерживая на губах прежнюю улыбку, и в острых серых глазах отобразилась судорожная работа мысли.
– Думаю, не сто́ит, – отозвался он, наконец. – Мало ли, что вам привиделось, а мне после будет стоить таких трудов обелиться.
– Действительно, – согласился Курт с усмешкой. – Мало ли.
– И что же вы увидели, майстер Гессе? – тихо поинтересовалась Адельхайда; он передернул плечами:
– Да ничего. Госпожа фон Рихтхофен, любому человеку можно сказать такое – и быть уверенным в том, что попадешь в точку. У любого есть тайные мысли, желания, грешки… Ну, к примеру – он попросту поедает вас глазами на протяжение всего этого вечера. А ведь рядом жена. «Еgo autem dico vobis quoniam omnis qui viderit mulierem ad concupiscendum eam iam moechatus est eam in corde suo»
[148]
. А он смотрит не так, как прочие, – те лишь оценивают красивую женщину, на которую приятно смотреть; граф же попросту плотояден.
– «Красивую женщину» и «приятно смотреть»… Спасибо. Неужто это, наконец, комплимент, майстер Гессе?
Курт запнулся, не зная, возразить или согласиться; выдать подходящего ответа он так и не успел, обернувшись на очередное «майстер инквизитор».
– А оправдывать вам доводилось? – спросил фогт с уже заготовленным недоверием в голосе; он кивнул:
– Случалось.
– И часто?
– Увы, лишь однажды. Чаще все дурное, что слышишь о человеке, оказывается правдой, а хорошее – ложью или приукрашиванием, и с каждым новым расследованием я убеждаюсь в этом все более.
– Неужто большинство людей, по-вашему, таково?
– Почти все.
– А что вы сами?
– И я не праведник, – развел руками Курт. – Те, кто знали меня, наверняка могли бы рассказать обо мне много интересного и мало доброго. Но, как говорил один приходской священник, выходя из дома терпимости – «не делай, как я делаю, делай, как я говорю»… Люди грешны, господин фон Люфтенхаймер, ведь это для вас не новость, верно? Кто не зол – тот подл, кто не подл – тот жесток, кто не жесток – тот слаб. Слабость же зачастую бывает причиной таких прегрешений, каких не совершить даже по злобе, алчности или подлости.
– А вам самому не приходилось поддаваться слабости, майстер инквизитор?
– Мне… – повторил Курт медленно, глядя мимо лица фогта. – Homo sum
[149]
. Все бывало в жизни – и слабость тоже. И это помогает понимать слабость других.
– Понимать… но не прощать?
– Прощать – не моя привилегия. «Кто может прощать грехи, кроме одного Бога», господин фон Люфтенхаймер? Если речь идет о зле, направленном против меня, – это совсем иное; однако ex officio я сталкиваюсь не с этим, и преступления, с которыми я имею дело, прощать не в моей власти. Я могу высказывать свое мнение относительно дела или обвиняемого, мое мнение могут принять или не принять во внимание, но решаю я мало. Я следователь, моя работа – найти. Найти человека, доказательства, причины.
– И что же – доводилось вам находить доказательства причин, извиняющих человека?
– Бывало всякое, господин фон Люфтенхаймер.
– И это сказывается на приговоре?
