Обнажить оружие стражи у двери так и не успели. Курт остановился, ощущая собственную бесполезность остро, как никогда до сих пор, понимая, что стриг был трижды прав, утверждая, что он лишь помеха и в лучшем случае – никчемный очевидец происходящего. До сих пор он не сделал ничего, чтобы оправдать собственное присутствие здесь, и сейчас просто молча и безропотно ждал дальнейших указаний. Сам фон Вегерхоф стоял так же недвижимо, опустив руки, с которых капала на пыльный камень вязкая красная жижа, и смотрел в пол перед собой, не говоря ни слова, не подавая ни знака, не делая попыток открыть дверь впереди. Когда Курт уже собрался тронуть его за плечо, дабы вернуть к реальности, тот медленно обернулся, однако смотрел при этом не на него, а за его спину, в ту часть коридора, откуда они только что пришли.
Курт обернулся, невольно отступив назад, когда увидел его – человек в дверном проеме стоял спокойно, скрестив на груди руки и прислонясь плечом к косяку, и во взгляде его была явственная усмешка.
– Отойди, – тихо велел фон Вегерхоф, и явившийся ниоткуда, оттолкнувшись от косяка, шагнул вперед, возразив:
– Его очередь за тобою, не волнуйся… Нет, какова наглость. Ты – здесь.
– Отойди, – повторил стриг и, ухватив Курта за локоть, почти отбросил его в сторону. – И не вздумай лезть.
– Знаешь, – продолжил явившийся, – Арвид не любит, когда убивают без его ведома, но, думаю, твоя голова его порадует.
– Чтобы получить мою голову, надо иметь на плечах собственную, – тихо возразил фон Вегерхоф, сделав осторожный мягкий шаг навстречу. – А это как раз то, чего мастер вроде Арвида лишает выкормышей вроде тебя.
– Да, – улыбнулся тот. – Я слышал. Ты любишь поговорить… Меня зовут Марк. Просто, чтоб ты знал, чья рука вырвет твое сердце.
– А как звали того, с улицы? Просто, чтоб знать, что за падаль хрипела у моих ног.
То, как с взбешенным рычанием метнулся вперед Марк, Курт едва успел заметить, однако хотя бы успел – сегодня не было того оцепенения, что овладело им на ульмской улице; в ту ночь тьма скрадывала любое движение, мешая видеть, в ту ночь он не имел ни малейшего, пусть и самого отдаленного представления о том, чего можно ждать, а потому растерянность тогда ввергла в оторопь, умножив все виденное надвое. Движения этих двоих были быстрыми – но не настолько, чтобы не видеть ничего, как казалось тогда, просто отследить их было тяжело, как сложно бывает заметить удар воробьиного крыла…
Не вздумай лезть?..
– Ну, конечно, – выдохнул Курт шепотом, сорвавшись с места и кинувшись вслед стригу.
Две твари впереди уже схлестнулись, когда он оказался рядом – схлестнулись в самом буквальном смысле, словно две плети, две змеи, ударившие навстречу друг другу. В руках у обоих уже было неведомо когда обнаженное оружие, уже дважды сошедшееся с оглушающим звоном; Курт метнулся ближе к дерущимся, видя перед собой открытую спину Марка, однако ударить не успел, почувствовав, как острый и твердый, как камень, локоть врезался в плечо, едва не вывернув сустав и отшвырнув его в стену. Звезды в глазах разбежались не сразу; не дожидаясь, пока утихнет пронизывающая боль в кости, Курт бросился вперед снова, успев увидеть, как фон Вегерхоф перехватил противника за руку с оружием, вывернув в сторону и ударив коленом в ребра. Успел подумать, что, окажись на месте птенца он сам, и меч выпал бы из его пальцев, рука была бы сломана в двух местах, а ребра пропороли бы легкие насквозь. Успел нанести удар, едва не достигший цели – острие одного из кинжалов уже почти коснулось бледного лица. Успел увидеть, как Марк ударил фон Вегерхофа ногой в бедро, оттолкнувшись от него всей подошвой, и, развернувшись уже в воздухе, вырвал руку из захвата; успел увидеть перед тем, как отлететь к стене снова, не понимая, что и где пропустил и ощущая лишь дикую боль в скуле и соленый вкус во рту.
Курт встряхнул головой, пытаясь изгнать из нее мерзкий звон и собрать воедино двоящийся окружающий мир. Мир возвратился в должный вид на удивление скоро, позволив увидеть, что спина Марка снова рядом, снова открыта; он снова попытался нанести удар и едва успел отшатнуться от метнувшейся к нему ладони, со всей возможной для себя скоростью выбросив вперед зажатый в правой руке второй кинжал. Рука словно натолкнулась на несущегося во весь опор рыцарского коня, закованного в броню, когда тот, отвлекшись на долю мгновения от главного своего противника, подставил под лезвие клинок. Фон Вегерхоф ударил острием, Марк изогнулся, пропуская лезвие мимо ребер; Курт, пытаясь не упустить момента, напал снова, надеясь на то, что даже такая мелочь, как смертная букашка, зудящая над ухом, будет хоть какой-то помехой одному и поддержкой другому.
Марк успевал всюду, отражая удары и нанося их сам; отбив клинком в сторону довольно удачный выпад Курта и оказавшись при этом вполоборота к фон Вегерхофу, он саданул не глядя, и Александер отлетел прочь, врезавшись в пол спиной и проехав по шершавому камню, точно по ледяной дорожке, далеко в сторону…
Однажды ты осознаешь, что видишь удары до того, как они будут нанесены, успеваешь сделать два движения и обдумать еще четыре, пока противник совершит одно…
Это заняло половину мгновения – понять, что сейчас, используя эти две секунды, пока фон Вегерхоф поднимается с пола, птенец развернется, и тогда уже ничто не спасет, ибо один на один с таким противником нельзя было надеяться продержаться даже этих самых двух секунд. Бежать надо было уже сейчас – бежать или бить; но спина далеко, достать в шею – просто никак не успеть, а лицом к лицу – и вовсе самоубийство…
Тело сделало это само собою, без всяческих подсчетов и вычислений, без раздумий – Курт уронил себя на пол, упав на колено, изо всех оставшихся сил ударил сразу обоими кинжалами по ноге, глубоко взрезав вены, и, не тратя времени на то, чтобы подняться, откатился в сторону.
Он даже не вскрикнул, запоздало отметило сознание, когда, приподнявшись на коленях, Курт увидел лицо птенца. Лицо было каменным, точно у статуи, простоявшей не одно десятилетие под дождем и ветром – серое, тусклое, и лишь по подбородку, становясь все шире и насыщенней, лился быстрый рубиновый ручеек. Клинок Марка выпал из разжавшихся пальцев, зазвенев, как погребальный колокол, и фон Вегерхоф рванул на себя руку, до того погруженную в грудь противника почти по локоть. «Так вот как оно выглядит», – пронеслось в голове на удивление равнодушно, когда стриг поднес ладонь с зажатым в нем еще трепещущим сердцем к мертвеющему лицу.
– Мой привет Арвиду, – выговорил фон Вегерхоф тихо и, раскрыв ладонь, уронил кровавый комок под ноги умирающему.
Тело стояло, пошатываясь, еще мгновение и, наконец, обвалилось в кровавую лужу, обдав темно-красными брызгами стену у пола.
Тишина обрушилась вместе с ним, в свой первый миг оглушив, и не сразу стало слышно, как падают тяжелые капли с руки стрига, как стучит кровь в собственных висках, как все еще гудит в голове и рвется дыхание. Курт неспешно поднялся с колен, упираясь в пол ладонями, и фон Вегерхоф медленно обернулся, глядя так, словно увидел его впервые за время всего этого сумасшедшего ночного приключения.
