– Н-да, – проронил Бамбергер с кривой усмешкой. – Что-то вы, майстер Гессе, и не растолковали ничего, и запутали еще больше…
– Жизнь сложная вещь, приятель. И никто с убежденностью не сможет сказать, как, где, что и почему отзовется. Ты хотел ответа – вот такой тебе ответ. Не знаю, почему эта тварь в этом городе, Господне это попущение или людское произволение. Найду его – и узнаем.
– А найдете?
– Я тоже привык свою службу исполнять как должно. Найду. Кроме того, – хмыкнул Курт доверительно, – я поспорил с одним из ратманов на две тысячи по этому поводу. А поскольку таких денег у меня отродясь не водилось – выбор у меня, как меж котлом и сковородкой.
– А вы ведь и не хмырь вовсе, – заметил вдруг Бамбергер и, встретившись с Куртом взглядом, неловко передернул плечами: – Знаете, говорят ведь о вас – всякое говорят.
– Верь, – порекомендовал он, и солдат улыбнулся, недоверчиво покрутив головой:
– Нет, серьезно. Ничего так для инквизитора… За что ж вас сюда сослали?
– Такая уж это штука – дознавательская служба, – пояснил Курт со вздохом. – В самые мерзкие дыры засылают не тех, кто хуже, а совсем наоборот. Я же имел глупость отличиться в паре серьезных дел…
– Это в Кельне, да? Слышал… Тоже говорят. Верить?
– Верь. Хуже не будет.
– Можно еще спросить, майстер Гессе?.. Говорят, вы завсегда в перчатках, потому что… ну, что кожи нет на руках – совсем…
– Врут, – изобразив беспечную улыбку, отозвался Курт, обнажив ладонь. – Кое-что осталось.
– Неслабо, – отметил солдат уважительно, и он, удерживая на лице все то же беззаботное выражение, поспешно натянул перчатку снова. – А по тому судя, что куртка вся перештопана – под ней, надо думать, и того похлеще?
– Только я уж разоблачаться не буду при всем честном народе, – попросил он под смех вокруг. – Боюсь, не поймут.
– А вот это… – нерешительно коснувшись четок, висящих сейчас на запястье, поинтересовался Бамбергер. – Они, смотрю, всегда при вас; даже вот на тренировку с ними вышли… Это вы по собственному зову души или какая-то защита – от того кровососа?
– Хочешь знать, правда ли инквизиторы круглосуточно бьют поклоны и молятся до посинения? – улыбнулся Курт, качнув головой. – Нет. Неправда. Всяко бывает, конечно, но я… Когда я лишь начал службу, мне вообще, знаешь ли, было не до таких вещей. Помощь Господня, молитвы, ангелы… все это было где-то там. Не со мной. Всякое дерьмо, смерть, людскую мерзость – это я видел, а все, что по другую сторону, мне на глаза как-то не попадалось. Но месяца четыре назад я попал в ситуацию, когда мне не помогли ни мои навыки, ни оружие, а помогло знаешь, что?
– Что?
– Молитва. Не моя, правду сказать, а одного провинциального священника – тихого такого, незаметного, мне тогда показалось – слегка с заскоком. Дело было в Хамельне… слышал?
– Нет. Где это?
– К северу, – махнул Курт рукой, тем же движением отмахнувшись: – Неважно. Есть такой город. Вот там я и вляпался, и выкрутился лишь потому, что тот попик вовремя и с нужной верой… или просто – с нужным чувством произнес молитву. А кроме того, умер вместо меня, своей смертью сотворив настоящее чудо и избавив меня от гибели. Вот так-то. Когда я побывал в его доме после того дня, оказалось, что еще перед своей смертью он завещал мне вот это. – Курт приподнял руку с деревянными четками. – Как знал, – вздохнул он и, помедлив, пожал плечами: – Или, может, без «как». Просто – знал.
– Святой? – неуверенно предположил солдат, и он уточнил:
– Юрген. Святой Юрген.
– Реликвия… Стало быть, и впрямь должна защитить от всякой нечисти, – уверенно подытожил Бамбергер.
– Повстречаюсь со стригом – проверим, – усмехнулся Курт, поднимаясь, и потянулся, разминая плечи. – Ну, с вами, как говорится, хорошо… Только вот что еще напоследок, приятель: если снова что такое услышишь, если опять заподозришь, что напоролся на стрига, лучше не лезь туда. Поверь мне, ничего хорошего из этого не выйдет.
– Знаю, – пожал плечами солдат. – Только вот не обещаю. Увижу тварь – сдохну, но его убью; или хоть попытаюсь. Должны понимать, майстер Гессе. Не смогу просто пройти мимо. Душа не пустит.
– Понимаю, – кивнул он серьезно. – Но когда какой-то мужик страстно присосется к твоей шее – подумаешь: «меня предупреждали».
– Зубы повышибаю, – пообещал Бамбергер уверенно. – При такой жизни – наверняка они все извращенцы. За одно лишь это тварюге шею свернуть… А последний вопрос можно, майстер Гессе? Вы сами когда-нибудь живого кровососа видели?
– Доводилось.
– И… как? – разомкнул, наконец, губы один из молчаливых соратников; Курт пожал плечами:
– Бамбергер прав – с головой у этих ребят не все в порядке, это точно.
* * *
– Да нет стрига со здоровой психикой – не существует таких, – передернул плечами фон Вегерхоф; ночь скрадывала черты бледного лица, и насколько ему соответствует этот беззаботный тон, понять было сложно. – У каждого из нас в жизни произошло что-то. Уже одно только обращение перетряхивает всю душу, да и то, что начинается после, пережить не так-то легко.
– «Из нас»… – повторил Курт медленно, пытаясь видеть темноту и преуспевая в этом слабо. – К кому ты себя относишь, в конце концов? Или все еще не определился?
– Conversation futile
[121]
, Гессе – и то, что я сказал, и то, что ты спросил. Я то, что я есть, и не прозвание – самое главное.
– Однако слова, а не что-то иное, определяют и наше бытие, и отношение к себе, и – к миру. А твое отношение ко всему перечисленному тем более любопытно, учитывая, сколько усилий ты прилагаешь к тому, чтобы ненароком не проболтаться мне о своей печальной биографии. Итак, Александер фон Лютцов, к кому ты относишь себя?
– Ненавижу инквизиторов, – покривился стриг с усмешкой. – Никакие самые лучшие переводчики на свете не умеют так цепляться к словам… Я слишком человечен для стрига и слишком стриг для человека; чего ты от меня хочешь? Я – помню, кто я. Не собираюсь jouer les martyrs
[122]
, однако не могу не заметить, что с твоей стороны весьма… неделикатно осаждать меня подобными разговорами. Я, заметь, не выспрашиваю у тебя детальностей той ночи, что прошла в замке фон Курценхальма, и не заставляю подробно описывать то, что ты чувствовал, лежа на полу среди огня. Не подначиваю, когда ты, приходя в мой дом, пробегаешь коридор со светильниками, точно это свора голодных псов. Оставь и ты мое прошлое – мне.
– Ну, о той ночи и своей нежной дружбе с пламенем я уже говорил столько раз, – возразил Курт уверенно, – что ничего, кроме легкого раздражения, не испытываю. Что же до тебя, то – быть может, именно «поговорить» тебе и недостает? Твоя прикроватная мышь наверняка не знает подробностей твоей жизни, Эрнста Хоффманна больше нет, и варить все это в себе…