Книга Вторая смена, страница 89. Автор книги Лариса Романовская

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Вторая смена»

Cтраница 89

– Я скоро вернусь. Пока-пока! Берегите себя, ладно?

Теперь главное – не оборачиваться. И шагать вперед, не раздумывая и ничего не боясь.


Конец нынешнего года выдался в Подмосковье непривычным: зима получалась южная, бесснежная. Не как в пресловутом Сингапуре, но тоже ничего. На кладбище от тепла был скорее вред, чем польза: хорошо, что я каблуки не ношу, иначе бы увязла на дорожках, не добралась бы до братских могил. К ним идти совсем недолго, да и не заблудишься ни за что – на схеме у ворот это место обозначено искрой звезды, а сами обелиски четко проглядывают сквозь сизые стволы.

Я иду медленно, вязну в страхе. Может, ночью даже лучше было бы. Сейчас на кладбище кто-то точно есть, сторожа разные, рабочие, посетители. Могут окликнуть и отвлечь. Но ждать до ночи с моим табором нереально.

А хорошо-то тут как, а? Тихо, спокойно. Никто за юбку и воротник не дергает, не жаждет общения, чипсов, ответов на все вопросы и прочих крайне актуальных вещей. Тут вообще ничего не слышно, даже ветра в мягко гнущихся кронах.

«Никто не забыт, ничто не забыто». «Вечная слава героям». Венки и надписи, алые венчики пластиковых гвоздик. Черные ленты с золотыми полустертыми буквами – можно подумать, что их отрезали у гигантских бескозырок. И еще буквы на белых обелисках. Где-то совсем кратенько, только год гибели указан, и все, а на некоторых фамилии выбиты, маленьким алфавитным списком.

Сверху звездочка, два колоска, а потом столбик. Уже выцвесть успел, за два с лишним года, – долго я сюда собиралась. «Анищенко, Берцев В., Рахматуллин, Самойлов А. А., Столяров А. С., Фетюков, Фетюкова Л.».

Надо же, женщина. Медсестра? Связистка? Или просто мирная жительница, оказавшаяся на линии фронта? Я замечаю на бордюре, которым обложен соседский холмик, раскисший окурок, а у дальней, самой пожелтевшей стелы, маленькую бумажную иконку святителя Николая. Между венками спряталась, сразу не найдешь.

Над часовней вьются и приглушенно орут вороны. Или грачи? Но птицы мне не мешают. И мелькающий на дальней дорожке силуэт рабочего в оранжевой спецовке – тоже. Если что и заметит, не поймет, в чем дело.

Один шаг, потом другой. Подойти, дотронуться ладонью до холодного казенного камня. Погладить. Надавить на выбитую сверху звездочку – как дверной звонок нажать.

Под пальцами теперь чувствуется не спрессованная каменная крошка, а тугая пластмасса. Выбитые буквы темнеют, теряют парадность и четкость форм. Желтоватый фон остается – но это уже не могильный обелиск, а краткий список, наскоро нацарапанный на бумажке, которую прикнопили возле входной двери. «Анищенко – 1 зв., Берцев В. – 2, Рахматуллин – 3…» Саня тут пятый, значит, ему, по всем законам коммуналки, пять раз звонить полагается.

Дверь – обычная, потертая, из клеенчатой обшивки рыжая вата клочьями, – открывается медленно. Слышно, как цепочка по ту сторону брякает. Из коридора, снабженного светом общественной лампочки, на меня смотрит, не мигая, совершенно чужое чисто выбритое лицо. Сероватое, почти черно-белое – то ли последняя фотокарточка выцвела, то ли покойника давно никто не вспоминает.

– Вы к кому? – Серо-сизые губы гнутся с трудом. Вместо улыбки получается усмешка, вместо тревоги – разочарование. Ему лет сорок или пятьдесят, лицо морщинами заросло, на голове седой ежик проступает – видимо, обрили их в этом ополчении.

– К Сане… – Я соображаю, что соседи могут не знать про домашнее имя. – К Столярову… Александру Сергеевичу. Он здесь? – Слово «проживает» произнести не могу.

– Так ему пять звонков надо, а вы три всего, – пожимает плечами Санин сосед.

– Извините, Рахматуллин. – Я сверяюсь с висящим у двери списком. Как-то он не похож на татарина, если по фамилии судить.

– Сейчас позову… – Он поворачивается ко мне спиной. Видна жилетка крупной вязки. Все одежда серая, не очень четко можно разглядеть. Значит, точно с фотокарточки: – Саша! К вам женщина пришла!

– Спасибо! – запоздало кричу я в щель. Наверное, коридор широкий, эхо дробится сильно, как в арке высотного дома.

– Иду-у-у-у!

Или «Да ну»? Показалось? Не расслышала?

Я знаю, что за моей спиной сейчас есть лестница – серая, двухпролетная, ведущая высоко вверх. Там стоптанные узкие ступеньки, такие бывают в южных городах, их называют «трапы». И если я обернусь или отшатнусь – окажусь на этом «трапе». На свободе. Цепляюсь пальцами за дверную скобу. Она не ледяная, а очень теплая. Гладкая, затертая. С закрашенными коричневой краской винтами и с заслонкой от личинки «французского» замка. Обычная дверная ручка, до войны на многих дверях такие были.

– Кто тут?

Фотокарточку я сберегла, а голос, оказывается, смогла забыть. Думала, он глубже будет, солиднее. А он почти молодой. И сам Саня тоже молодым выглядит. Только глаза за стеклами круглых очков проступают нечетко.

– Ева? Уже?

– Нет. Я на минуту. Мне по делу…

Дверь приоткрыта не полностью. Между нами – ржавая цепочка. Натянута неплотно, дребезжит, мешает разговору. Она болтается как раз на уровне лица. Ее не снимешь, не порвешь. Только разрежешь – маленькими серебристыми ножничками, так похожими на простые маникюрные. У меня их нет. Я внутрь не попаду, а он наружу не выберется. И руки тоже не протянет – нельзя. Закон миров. Эта граница не на замке, а на простой дверной цепочке. Кто бы знал, до чего мне страшно смотреть на ржавые звенья. До чего уныло они качаются.

– Как ты там, Ева? Как вообще… там? – Серый силуэт. Одежда – как на фотоснимке. Там он улыбался, а сейчас нахмуренный. Понимает, что я без причины сюда бы не пришла.

– Я хорошо. Я с тобой разговариваю часто, вспоминаю и…

– Знаю. Спасибо. Те, которых некому помнить, выцветают очень быстро.

– Растворяются?

– Уходят в небытие… – объясняет он.

А я смотрю, как у него подбородок сейчас шевелится, и думаю, что вот, это единственный знакомый мне мягкий подбородок. У Темчика, например, скуластое лицо, да и у многих других – тех, кого я помню, физиономии похожи на сильно мужественный утюг. А тут мягкий овал. И лоб высокий – из-за тогдашней прически. Сейчас таких лиц не бывает.

– Там плохо?

– Там совсем по-другому… – И он замолкает. А я понимаю, что по имени его назвать не смогу. Уже никогда, наверное.

– Ты понимаешь, у меня есть сын. Еще дочка, старшая, но с ней все в порядке. А с Саней… Это я его из-за тебя так назвала.

– Спасибо. – Он улыбается. Совсем как раньше, когда живой был. – Ты же в приметы не веришь? А это хорошая примета на самом деле.

– Ведьмам не положено, – вздыхаю я. – А я…

– А я про тебя знаю… – И снова улыбка. Темно-серыми губами, под которыми грифельно блестят светло-серые зубы.

Наконец-то вздыхаю. Тут воздух другой, его в первую секунду очень страшно глотать. Потом забываешься, привыкаешь. А сперва неловко.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация