Ратленду не надо было спускаться до самого центра города. Знаменитый, самый старый на Иберийском полуострове отель Лоренса, где некогда останавливался лорд Байрон и где теперь решил остановиться дирижер, находился недалеко от подножия монархической горы. Но он решил прогуляться и поэтому, распрощавшись с королем, вначале дошел до соседнего холма, до древних развалин сарацинского замка, и лишь оттуда начал свой извилистый спуск.
Через некоторое время Винсент почувствовал, что за ним кто-то идет. Не просто следует по дорожке между сомкнувшими кроны деревьями и повторяет его маршрут, сворачивая вместе с ним в лес. Этот кто-то незримо, но от этого ничуть не менее ощутимо присутствовал в самом лесу – повсеместно. Если бы Винсент боялся ночного леса, его спящих или неспящих обитателей, если бы он опасался наступить на змею, если бы его шаг был тяжелее и неосмотрительнее, если бы его пугал неожиданный скрип ветки или опасность поскользнуться на камне над обрывом, он бы не заметил, что кто-то его «ведет». Но Винсент заметил это и не испугался. С лихим человеком он справится – клинок в рукаве. А королевские шпионы ничего ему не сделают – не с врагами же Португалии он станет сговариваться в этом лесу.
Однако довольно скоро он понял, что тут было что-то другое. Что-то неизъяснимое и первоначальное, что взрастило на себе и замки, и увлечения высокородных жителей Синтры, всех этих каменных крокодилов и тритонов Пены и масонско-тамплиерскую символику Кинта да Регалейра
[45]
. По позвоночнику его прошел холодок: вот оно, оно есть, и оно здесь. Он остановился, и автор с удовлетворением оглядывает его, стоящего в глубине леса: расширились зрачки, вбирающие в себя тьму, блеснули синим глаза, вдохнули сырой, терпкий запах леса ноздри, и как будто пропустила шелковые пряди воздуха через пальцы рука. А потом произошло непонятное: на Ратленда напали. Кто-то маленький и свернутый в шар тьмы кинулся ему под ноги, и Винсент в последний момент перелетел через него, когда кто-то столь же маленький, тяжелый и сотканный из ничего спрыгнул с дерева ему на плечи. Он стряхнул его без особого труда, но теперь было ясно, что их много, очень много, что они погребут его под собой, и поэтому, несколько раз воткнув стилет во что-то темное, он побежал, не пытаясь понимать.
Переместимся в городскую часть Синтры. Она то ли спит, то ли вымерла – словно людей в ночном городе замели в дома веником. Погоня беззвучна. Преследователей по-прежнему не видно, а если б и было видно – непонятно, как их описать. Винсент похож на узкую черную тень, контур которой нарушается только белыми полосками манжет и воротничка. Он спускается с горы по-своему. Беспокойные деревья, скальные плеши, низкие крыши притаившихся домов, по-змеиному вьющиеся лестницы, парапеты над неожиданными обрывами, узкие проходы, холодные перила встают на его пути не препятствиями, а опорами, от которых он отталкивается так легко и естественно, как будто не бежит, а стелется над землей. С каждым толчком он набирает скорость, пока, влекомый инерцией, не становится похожим на разрезающего воздух ворона. Он слетает ровно, плавно и быстро, не сбиваясь с дыхания, черной аппликацией зависая в сумеречном воздухе во время особенно длинного прыжка. Город как будто помогает – Синтра задумчиво наблюдает за ним, поворачивается к беглецу то одним, то другим боком. При этом он, подобно известному герою китайского романа, не сумевшему выбраться из ладони Будды
[46]
, как будто остается на месте, ни на секунду, ни на метр не получая преимущества перед рассыпной тьмой. Совершенно точно: это первый раз в жизни Винсента Ратленда, когда он впускает в свой разум вороненый зрачок страха. Он чувствует погоню нервами и знает, что если не убежит – не просто погибнет, но станет добычей, пищей чего-то, на что… хотел бы посмотреть, когда б не чувство самосохранения. Это чувство не позволяет ему обернуться, потерять темп, разбавить скорость упущенным временем, пропа́сть.
Винсент замедлился перед входной дверью отеля и спокойно вошел в холл, позволив швейцару закрыть за собой дверь, оставил погоню во тьме. Внутри все было обычно. Он двинулся было к себе, но консьерж вручил ему сообщение из канцелярии Пены: завтра в шесть тридцать вечера маэстро будет ожидать экипаж во дворец. Распорядитель отошел к конторке. Швейцар старательно таращился вперед. Винсент вернулся к двери и принялся смотреть ему в глаза. Швейцар знал: ночью на холме Круц-Альта опасно, но не мог объяснить, что это, откуда и как с этим быть. Винсент сочувственно проследил взглядом струйку холодного пота, проложившую дорожку по мощному лбу, кивнул, уронил монету за обшлаг рукава несчастного и в задумчивости пошел к себе. Вот так Европа.
Когда через полчаса он вернулся из ванной в гостиную, его ожидал новый сюрприз.
* * *
– ¡Hola! – донеслось с дивана.
Немного помедлив, Винсент сделал два шага вперед, разглядывая человека, без спроса вторгшегося к нему в третьем часу ночи.
– Ты все равно не спишь, – повел плечом человек, оказавшийся женщиной, затянутой в живописно раскинувшееся по тугому сиденью платье в испанском стиле – с широкой цветастой юбкой и рукавами. Винсент, конечно, узнал ее. Это ее глаза подглядывали за ним во дворце, и это ее «ах» заставил Карлуша ретироваться, когда он играл.
– Мы с вами знакомы, сеньорита? – проговорил Ратленд с вежливостью, от которой нормальному человеку захотелось бы повеситься. Он уже начал вечер с того, что заставил короля перейти с принятого у монархов «ты» к непонятно откуда взявшемуся «вы», но предчувствовал, что с обладательницей испанского платья достичь паритета будет сложнее – она была младше него.
– Не делай вид, что не узнал меня. Я поймала твой взгляд, – повела вторым плечом сеньорита, а Винсент уже знал: она испанка, ей пятнадцать лет, и ее зовут удивительным именем «Любимица Бога». «Будь осторожен», – сказал ему новый осмотрительный Ратленд, сегодня вечером уже столкнувшийся с неизвестной опасностью и чуть не оставшийся там, на холмах, навсегда. Испанская девчонка, любовница португальского короля, заявившаяся ночью к нему домой, показалась ему в этот момент почти настолько же непознаваемым явлением, что и сгустки тьмы в лесу на холме Круц-Альта. И все-таки, как обычно не послушавшись внутреннего голоса, он сделал еще пару шагов вперед.
