Дождь уже не колотил барабанную дробь по капюшону, а глухо шлепал по мокрой насквозь ткани. За спиной устало всхрапывал конь.
– Все устали, Индус. Все, – человек остановился, потрепал коня по морде.
Жалко, нет ни сахара, ни сухарей. Зато грязь есть. Грязь повсюду. Наверное, даже в исподнее набилась. Проверять не хотелось, но подозрение становилось все более ощутимым.
Дорога, до этого ровная, как стрела, начала петлять беременной гадюкой. Через полчаса, когда на ногах налипло по пуду липкого грунта, очередной поворот вывернулся на перекресток. Даже не перекресток, развилку. Посреди, утопая до середины, лежал валун в рост пары человек. Без надписей. Здесь таким не баловались. Чай, не побережье, где каждый булыжник исчеркан…
– Приветствую, воин!
Рука коснулась ножа. Меч оставался притороченным к седлу. Пальцы пробежали по голове волка, венчающей рукоять, и замерли. Хотели бы убить – убили. Самострельный болт в упор даже русинская кольчуга не держит. Особенно когда во вьюке лежит.
– Не зыркай. Тут я.
На миг отвернул голову в сторону, и возле валуна стоит кто-то. По голосу судя – женщина. Присмотреться – точно. Из тех, кто слона на скаку, и хобот ему…
– Слон, что за чудо? – хороший голос. Правильный.
– Слон – это Индрик-зверь необволошенный. Жарко у индусов, вот и полинял. А что тут, а не здесь, вижу.
Сказал, уже подойдя вплотную. Конь неожиданно фыркнул, попятился, увязая по бабки в растоптанной грязи. Но вдруг, словно одернутый за поводья, успокоился.
– И тебе здравствовать, – наконец поздоровался, всматриваясь внимательнее.
Женщина продолжала стоять, опершись о выпуклый гранитный бок, залитый струями. Лица под нависшим капюшоном не разглядеть толком. Только зеленью папоротника сверкнули глаза…
– Если не хочешь ночевать в луже, иди за мной. Если хочешь…
Недоговоренная фраза повисла в воздухе, оказавшись ненужной. Индус пошел первым, толкнув замешкавшегося хозяина. За валуном оказалась стежка-дорожка. Нежданно чистая и почти сухая. Удивляться сил уже не было. Оставалось только идти, стараясь не потерять из виду спину нежданной провожатой.
Идти пришлось недолго. Метров сто. Саженей с полста, тут же поправил себя человек. Саженей… Что-то случилось непоправимое в последней сшибке. Вбитое в подкорку ощущение себя местным и здешневременным улетучивалось медленно, но стабильно. Фу, блин, откуда это «стабильно» взялось?!
Тропка уперлась в невысокий частокол из ошкуренных бревен, вогнанных в землю. Среди сплошной стены нашлась калитка, скрипнувшая на скрытых петлях.
– Смазать бы, – неожиданно вырвалось. – Нешто дегтю в хозяйстве нет?
– Деготь есть. Хозяина в хозяйстве нет, – не оборачиваясь, ответила женщина, проходя дальше.
Калитка захлопнулась сама, стоило лишь отпустить.
Человек пожал плечами и снова пошел следом. Удивляясь окружающему. Двор, как следовало бы ожидать, глядя на свихнувшееся небо, в грязи не утопал. Потому что выложен был колодами, похоже, что дубовыми. И навес перекрывал почти весь двор. Переходя в приземистый, похожий на сгорбившегося перед решающим броском медведя, дом. Наличники, украшенные перуновыми волками, конек, оканчивающийся драконом…
– Рот не разевай. Мух наловишь, – через плечо бросила женщина, остановившись у дома.
– То не беда. В такую сырость не летают. А если что, так хоть пожру вдоволь. Раз летает, значит, птица.
– Конюшни нет, оставляй. Присмотрят. И обиходят.
– Кто?
– А то ты не знаешь? – хозяйка обернулась, ярко сверкнув невозможной зеленью глаз.
– Знаю. Как не знать.
– Вот и славно, вот и хорошо. Пошли под крышу да к стенам, воин, – и первой, подавая пример, вошла в дом.
Почудилось на миг, что конь ободряюще подмигнул. Иди, мол, друже, а за меня не беспокойся.
Раз пошла такая пьянка, режь последний огурец. Или огурцов тут тоже нет? Откуда они, из Средиземноморья? Как его, Белое море, тут кличут? Вроде как…
Мысли захватили целиком, вытеснив прочее. Дернулся, чуть не упав, плеснул на себя горячим…
– Не пужайся, воин… – столько нерастраченного тепла в голосе было, что аж скрутило внутри хитрым узлом… – Сбитень весь расплескаешь. А до лета далеко. Ягодок под снегом не найдешь.
– Не пужаюсь, – как же охрип вдруг. Похоже, что организм сбой дает. И простуда ухватила морозными пальцами за подбрюшье… – Мысли одолели.
– Прочь их гони. Мысли – медь. Действо – злато.
Перегнулась поближе, облокотилась на стол, опершись высокой грудью о тщательно выструганные доски. Хозяина нет? Ага. Поверим…
– Действо, говоришь? А когда оно супротив нутра идет?
– Против нутра идет? – и улыбка на губах, сладких на вид даже. Ждущих. Зовущих. И обещающих. И жаром внутренним обдавших с головой нырнувшего в то тепло…
* * *
– Иди. И будет тебе удача на пути. И будет все, о чем пожелаешь.
– Ведослава…
– Веда, – мотнула головой. – Веда я для тебя. У вас ведь, чужих, все урезать надо?
– Хорошо, – соглашаться легко, когда не надо через себя переступать. – Веда, прости меня.
– Простить за что? – удивление честное. И в лице, и в глазах. – За правду? Так то не нам решать, кто с кем остается, а кого тропы с дорогами дальше ведут. Иди, воин. Иди. И не оборачивайся. Но помни.
Уносит отдохнувший конь собравшего воедино душу всадника. И теплый, согревающий ветерок дует в спину.
