— Их часто можно перепутать с моими.
— Редкий льянеро не способен распознать, какой жеребенок родился от его производителя, а какой — от соседских, впрочем, что толку выпрашивать манго у гуайявы.
— Оставим тему?
— Пусть пока постоит в загоне. Чему обязан честью вашего визита?
— Мне сообщили, что моя кузина Селесте объявилась в наших краях, и мне захотелось засвидетельствовать ей свое почтение, познакомиться и обсудить с ней кое-какие насущные дела.
— Значит, вас ввели в заблуждение, потому что ее уже нет в «Кунагуаро». Чтобы с ней повидаться и обсудить дела, советую направиться в главную усадьбу.
— Больно далеко ехать!
— Ну, поскольку ваша кобыла не хромает и если, как я догадываюсь, это дочь Торпедеро от Карадеанхель, которая не по своей воле была приведена в «Моррокой», за шесть дней вы преспокойно туда доберетесь.
Кандидо Амадо нахально увильнул от ответа и, осматриваясь, повел подбородком в сторону Асдрубаля и Себастьяна, застывших в ожидании рядом с входом в конюшню.
— Новые пеоны?
— Вроде того.
— Вчера я видел двух женщин.
— Наверно, они тут были.
— Кто-то на какой-нибудь женат?
— Не в моих правилах спрашивать у людей документы, — с явной издевкой сказал управляющий. — Недаром же говорят: «Сколько стран — столько обычаев». Может, женат, может, и нет.
Тогда Кандидо Амадо кивнул на дом:
— Вы не пригласите меня войти? Начинает припекать.
Старик твердо ответил отказом:
— Это не мой дом, и мне было ясно сказано: входить могут только те, кому дано разрешение.
— Но я же член семьи.
— Еще одна причина. — Он вынул свой мешочек с табаком и бумагу и начал с нарочитой тщательностью сворачивать сигарету. — Вы уж меня извините, дон Кандидо, но я в моем возрасте не могу по вашей прихоти рисковать местом. Никто не предложит мне другое.
— Устроились бы у меня. Управляющим всего имения «Тигр». И получали бы вдвое больше!
— Сдается мне, что вы втираете мне очки, — засмеялся старик, проводя языком по краю бумаги. — Предлагаете мне то, что вам не принадлежит, поскольку, если не ошибаюсь, половина «Тигра» все еще является собственностью моей хозяйки. — Затем он указал на молчаливого Рамиро Галеона, который до сих пор не произнес ни слова и не сделал никакого движения, словно превратившись в соляной столп: — А как бы вы поступили со своим человеком? Разве это награда за столько лет верной службы, а, дон Кандидо?
— Рамиро — это мое дело, — ответил тот, нервничая и злясь. — Почему бы нам не войти и не обсудить мое предложение в прохладе?
— Я предпочитаю этого не делать, тогда у меня не возникнет необходимости искать другое место. Я доволен этим. — Акилес зажег сигарету и, судя по всему, счел разговор законченным, насмешливо добавив: — Кстати, если вы надумаете рвануть в центральную усадьбу, напомните донье Селесте, что она обещала прислать мне краску и деготь для дома. Мы хотим обновить его изнутри и снаружи. — Он прищелкнул языком, издав звук, которым хотел выразить свое воодушевление и восхищение. — Что бы там ни говорили, другого такого в наших краях нет и не будет, вам так не кажется?
Кандидо Амадо закусил губу, и в какое-то мгновение можно было подумать, что сейчас он вынет револьвер, спрятанный под просторным свежевыглаженным лики-лики. Однако, перехватив быстрый взгляд, брошенный Акилесом Анайей на винтовку, он сдержался.
— Ладно! — сказал он. — Если таково ваше гостеприимство, мы уезжаем… Могу я попросить девушку принести мне немного воды? Путь долог, а солнце печет.
Льянеро взял винтовку и, не выпуская ее из рук, вошел в дом, сказав при этом:
— Я сам принесу. Не люблю беспокоить людей по пустякам.
Он не торопясь наполнял кувшин на кухне и, услышав удаляющийся топот копыт, улыбнулся и прекратил наливать воду, повернувшись к Айзе, которая чистила картошку неподалеку от окна:
— Сын причетника приходил к тебе и разозлился, что не увидел. — Старик выглянул наружу, чтобы посмотреть на облако пыли. — И взвился сильнее, чем бобик, у которого клещ в одном месте, извини за выражение.
— Вы нажили себе лютого врага.
— Он всегда был злым и всегда был врагом. И вдобавок недоумком.
~~~
Имельда Каморра оторвала взгляд от стакана, который задумчиво рассматривала уже долгое время, и удивилась тому, что ее ночным гостем оказался Рамиро Галеон.
— Что ты здесь делаешь? — недовольно спросила она. — Кандидо еще не пришел, и если он тебя здесь застанет, то рассердится.
— Он уже не придет.
В голосе косоглазого было что-то такое, что заставило женщину прислушаться к его словам.
— Что ты хочешь сказать? — спросила она. — Что-то случилось? Я недавно видела его на галерее, и, судя по виду, с ним было все в порядке.
— Он по-прежнему там. И по-прежнему в порядке. Напивается и все время глядит в сторону «Кунагуаро».
— Это не ново. Он всю жизнь этим занимается.
— Это ново. Положение изменилось.
Имельда пристально посмотрела на великана, который перенес свою длинную ногу через спинку стула, собираясь сесть на то место, которое обычно занимал Кандидо Амадо, и наполнила стакан. Она также позволила, чтобы Рамиро наполнил свой, и, прежде чем выпить, спросила:
— Ты кончишь темнить? Что за хрень происходит?
Рамиро усмехнулся.
— Твой возлюбленный влюбился, — сказал он.
Имельда громко расхохоталась и вытянула руку, сложив ладонь ковшиком.
— Ты с ума сошел! — воскликнула она. — Да Кандидо Амадо будет есть у меня с руки, пока мне будет угодно. Слышишь? Пока Имельде Каморре будет угодно.
— Чушь.
— Что ты сказал?
— Что слышала: чушь, — повторил Рамиро с нажимом и, нарочито медленно сделав глоток, чтобы подогреть ее интерес, добавил: — Хозяин перестал есть у тебя с руки, когда увидел эту девушку.
— Какую девушку?
Хотя Имельда старалась не подавать виду, в ее голосе прозвучала явная тревога.
— Ту, что живет в большом доме. — Рамиро восхищенно присвистнул. — Вот это да! Тебе надо было ее видеть! Клянусь, когда она возникла среди коров с кувшином в руках, у меня глаза впервые за всю мою собачью жизнь стали глядеть прямехонько… Вот это да! — повторил он и вновь присвистнул. — Мне и во сне не могла привидеться такая баба, а вот поди ж ты: молодая, чистая, застенчивая и молчаливая. У хозяина просто ноги подкосились, и так дрожала рука, что, когда стал брать кувшин, он пролил воду себе на грудь.
— Лжешь!
