— Можно я тоже пойду?
Это Себастьян изъявил желание к ним присоединиться, и льянеро пожал плечами в знак согласия:
— Шесть глаз видят лучше, чем пара, к тому же мои начали сдавать. — Он повернулся в сторону кухни. — Вы не против, если я возьму с собой парней? — спросил он, обращаясь к Аурелии. — Я за ними присмотрю.
Та выглянула из небольшого окошка, отделявшего столовую от кухни, и улыбнулась:
— Они в четырнадцать лет уже охотились за акулами, которым этого кота, что бродит снаружи, едва хватило бы на один зуб. Не волнуйтесь: они сами с усами, но будьте осторожны, потому что, если тигр подойдет слишком близко, Асдрубаль расшибет ему голову ударом кулака. Я видела, как он проделал это с верблюдом.
Старик с изумлением повернулся к юноше.
— Это правда? — поинтересовался он.
— Да нет же! — попытался оправдаться тот. — Не разбивал я ему головы. Только свалил с ног. Я сделал это на спор, однажды, когда был пьян, но Айза так рассердилась, что я обещал ей больше этого не делать… — Он улыбнулся. — Даже с тигром.
— Он слишком грубый, — с досадой сказала девушка.
— Он не грубый. Он сильный, — вступился за брата Себастьян. — Но папа был еще сильнее. Асдрубалю никогда не удавалось его побороть. — Он повернулся к Акилесу Анайе: — Мой отец был двухметрового роста и весил больше ста килограммов. Он в одиночку мог вытащить барку на берег.
— Хотелось бы мне с ним познакомиться, — заметил льянеро.
Воцарилось молчание, словно стоило им только заговорить об Абелае Пердомо, как настроение его родных разом омрачилось и они погрузились в печальные воспоминания, от которых их отвлек лишь Акилес Анайя.
— Нам пора, — сказал он, решительно поднявшись. — Тот, кто хочет пойти, пусть возьмет с собой одеяло и фляжку. Ждать придется долго.
Ожидание и в самом деле оказалось долгим. Они больше получаса шли пешком в сторону чапарраля, который начинался за последним поворотом реки, а потом углубились в него, пока не взобрались на крохотный пригорок высотой не больше четырех метров, с которого лучше всего просматривались окрестности.
Легкий ветерок веял с той стороны, откуда они пришли, и старик на несколько секунд замер в свете луны, которая была уже больше половинки и освещала спящую саванну причудливым светом.
— Прекрасно! — воскликнул он. — Место отличное: ветер дует нам в лицо, тигр нас не учует и навряд ли застигнет нас врасплох. — Он положил винтовку на землю. — На всякий случай лучше смотреть в оба: если он к нам сунется, тут-то мы ему и покажем.
Затем он опустился на колени, поместил тыкву на расстояние немногим меньше пяди от земли и, припав ртом к верхушке, словно это был мегафон, издал громкое рычание.
Отразившись от земли, звук усилился и разнесся по равнине: и впрямь очень похоже на рычание ягуара.
Старик повторил это несколько раз под удивленными взглядами своих спутников, а затем сел и стал ждать, внимательно прислушиваясь.
Ничего.
Почти полчаса они сидели не двигаясь, словно превратившись в камни на равнине, и только тогда льянеро решился протянуть руку, вновь взять «корото» и повторить зов.
И опять ничего. Только писк комаров, которые атаковали их с необычной яростью, вынуждая закутаться в одеяло, оставив незакрытыми лишь глаза, нос и уши, и свист «птиц-бомбардировщиков», которые настойчиво гудели, словно падающая граната.
Асдрубаль первым свернулся калачиком, словно богатырь в утробе — коконе из одеяла, — и задремал, а Себастьян, хотя и продолжал сидеть, время от времени клевал носом. Оба мгновенно стряхивали сон каждый раз, когда управляющий повторял свое рычание, все чаще и чаще.
— А вдруг он глухой? — предположил Асдрубаль после очередного «зова». — Наверняка нас услышали даже в Каракасе.
— Глухих тигров не бывает, — сказал старик.
— Откуда вы знаете?
— Потому что я убил больше тридцати и ни разу не видел ни одного со слуховой трубкой. «Свинцовая лапа» стал очень подозрительным, с тех пор как проведал, что парижские дамы обожают обзаводиться шубками из тигриной шкуры. Спи, только не храпи.
Прошло четыре томительных часа. Казалось, все окрестные комары порешили слететься на зов в качестве представителей зверя, который предпочел не появляться. Наконец со стороны дома донесся далекий рев.
— А вот и он! — возбужденно проговорил старик. — Эй! Просыпайтесь. Зверь уже ответил.
Оба брата вскинули головы, всматриваясь и вслушиваясь, и Акилес Анайя в очередной раз повторил свой рык, который был возвращен ему, словно эхо.
— Самец! — воскликнул льянеро. — Взрослый самец.
— Откуда вы можете знать?
Он озадаченно посмотрел на них.
— Знаю, и точка, — ответил он наконец. — Если не научишься распознавать, кто отвечает на зов: самец или самка, — никогда не сможешь поймать тигра. — Он тихо рассмеялся: — Здесь, как и всюду, правит секс.
Старик вновь склонился над тыквой, однако на этот раз поднял ее чуть выше, так что издаваемый звук, оставаясь все тем же подобием рева, оказался заметно слабее по тембру и интенсивности.
— Самцу нужна самка, у которой течка! — еле слышно прошептал он. — Он тут же примчится и из-за возбуждения забудет о предосторожностях, опасаясь, что его опередит кто-то другой… — Акилес схватил оружие, снял с предохранителя и, вытянувшись на земле во всю длину, навел винтовку и устремил взгляд вперед. — Ни звука! — попросил он. — Совсем скоро он будет здесь.
Асдрубаль и Себастьян последовали его примеру, улегшись с ним рядом. Обоим было нелегко сдержать нервное напряжение, пока они пытались разглядеть какое-нибудь движение, которое выдало бы присутствие зверя.
Однако несколько минут все было спокойно, и за это время Себастьян смог заметить, насколько обострились его чувства; он оказался способен распознавать звуки и запахи саванны, которые месяц назад не умел различать, даже выделять в общей массе.
Тогда ему вспомнилась та далекая ночь, когда он был еще ребенком и отец впервые взял его в открытое море, напротив берегов Сахары. Они насадили на крючки большие куски окровавленного тунца, забросили удочки и стали ждать, когда явятся гигантские акулы маррахо и устроят сражение.
Тогда он тоже испытал схожее ощущение, уверенность в том, что разом превратился в настоящего рыбака, «морского волка» вроде тех, что не боятся втащить на борт акулу, щелкающую смертоносными челюстями.
Потом было много других ночей и бессчетное число акул, втянутых на борт, но это уже его так не завораживало, и больше ему не довелось испытать ощущение, что он неожиданно превратился в сверхчеловека.
Но сейчас он вновь пришел к этому — вдали от дома, от океана и своего мира. Он лежал на перегретой и сухой земле, отмечая про себя, как по жилам течет та самая, изменившаяся кровь — более неистовая и живая — и как глаза чуть ли не выскакивают из орбит в отчаянном желании увидеть, как в темноте проступят очертания гигантского тигра.
