— Не думаю, что таковы были его намерения, — сказала Айза, стараясь разрядить атмосферу. — В конце концов, можно ведь и не ходить к парагуатану, и все решится само собой. Он устанет ждать.
— Придумает что-нибудь еще. Ты не знаешь, до какой степени этот коротышка кастрат изворотливый и бессовестный.
— Бедный Кандидо Амадо! Вон как вы его!
Акилес Анайя ехидно улыбнулся:
— Это еще цветочки!
И действительно, когда на следующее утро надушенный Кандидо Амадо появился рядом с парагуатаном с очередным букетом роз, он натолкнулся на дуло винтовки управляющего «Кунагуаро». Тот ждал его, сидя на том самом месте, где он думал найти Айзу Пердомо.
— Если бы я сейчас нажал на курок, все мои проблемы закончились бы, — заметил льянеро, когда пришедший еще не успел опомниться. — Судья закрыл бы дело, даже не вынеся мне порицания, а большинство здешних землевладельцев меня бы поздравили. — Он опустил оружие и положил его себе на колени. — Но ваша бедная мать ни в чем не виновата, и я бы не хотел причинить ей лишнюю боль. Однако предупреждаю вас! — твердо добавил он. — Если вы опять проникнете в имение, я разнесу вам голову.
— Где она?
— Айза? Дома.
— Я хочу ее видеть.
— Она сюда не вернется.
— Мне нужно ее увидеть, — настаивал Кандидо Амадо, не слушая, что говорит ему старик. — Я собираюсь на ней жениться.
Управляющий посмотрел на него с удивлением:
— Вы что, действительно это надумали? Неужто вам и правда втемяшилась такая мысль, что она за вас пойдет? Да бог с вами, Кандидо! Вы еще безумнее, чем я себе представлял.
— Она согласится.
— Что вы сказали?
— Она согласится. Я уверен.
Акилес Анайя еле сдерживался, чтобы не расхохотаться, однако в какой-то мере бедняга его умилил, поскольку было ясно, что Кандидито, «любимец самуро и грифов», сын причетника и «плод исповедальни», влюбился от корней жидких волос до кончиков измученных ног; обалделое выражение его физиономии и бессвязный лепет обезоружили старика.
— Мы поженимся, — повторил Кандидо, будто в полусне. — Никто не может встать между нами.
— Не будьте ребенком, Кандидо! Она не хочет выходить замуж. Это нелепо!
— Почему нелепо? Я же мужчина, и знаю, как обращаться с женщинами. Я доказал это с Имельдой Каморрой. — Он поднял вверх палец. — Вот она у меня где! Я мужчина, — заладил он свое. — Богатый льянеро. Я могу дать Айзе все, что она ни попросит, включая лучший дом в Арауке, который скоро станет моим… — В его голосе слышался вызов. — Почему вам кажется нелепым, что она согласится за меня выйти? Неужели вы считаете, что у вас больше прав?
— У меня? — воскликнул Акилес Анайя — вопрос одновременно его удивил и позабавил. — У меня! Боже упаси! — Он покачал головой. — Не сомневаюсь, что тридцать лет назад я бы насмерть сцепился за нее с кем угодно. Но в мои-то годы!
— Все старики одним миром мазаны! — со злостью выпалил Кандидо. — Сами уже не могут и другим не дают. — Видя, что Акилес Анайя инстинктивно схватил винтовку и вновь на него наставил, он отрицательно покачал головой: — Вы меня не запугаете! Я знаю, что вы меня не убьете. Сейчас я уеду, но предупреждаю: я женюсь на Айзе. — Он сделал два шага в сторону, но напоследок обернулся и наставил на старика палец. — Запомните! — не унимался он. — Я женюсь на ней по-хорошему или по-плохому.
— Дурень!
Уничижительное восклицание вырвалось у старика в сердцах, однако, сидя под парагуатаном и провожая взглядом Кандидо Амадо, который, не замочив ног, перебрался через реку (теперь это была всего лишь пересохшая ложбина), Акилес Анайя испытал забытое ощущение пустоты в желудке, поскольку ему представился случай убедиться, каково непрошибаемое упрямство этого дурака.
— Вот поди узнай, что сейчас творится в голове этого кретина! — пробормотал он. — Хотя никто не знает, что творится в голове всякого, кто влюбится в эту девушку. Ее братья правы: она действительно опаснее, чем пиранья в отхожем месте.
Он долго сидел вот так — прислонившись к дереву и с винтовкой между ног, провожая взглядом облако пыли, поднятое лошадьми Кандидо Амадо и Рамиро Галеона, которые удалялись в направлении «Моррокоя», воскрешая в памяти облик и характер Айзы Пердомо и пытаясь разобраться в своих чувствах к девушке.
Однако это была, несомненно, самая трудная задача, которую когда-либо приходилось решать старику льянеро. Ведь он считал Айзу Пердомо непостижимым существом, которым мало восхищаться, приходится еще и опасаться из-за неконтролируемого Дара, которым она наделена, или бесконечной способности «навлекать несчастья» на окружающих.
Никто, даже человек его возраста, который уже не ждал от жизни ничего, кроме смерти, не мог быть уверен в том, что чувствовал, когда дело касалось самой младшей из Пердомо Вглубьморя.
~~~
Робкие облака начали марать тоскливую голубизну неба.
Они появились высоко-высоко, белые и воздушные, и плыли на запад, оторванные друг от друга и рассеянные по всему пространству. Эти облака родились над влажной и густой сельвой на другом берегу Ориноко, еще дальше Великой Саванны, ближе к вершинам Рораймы или атлантическим берегам, и скользили, подталкиваемые легким, но постоянным ветром. Перегнав их из конца в конец бескрайней равнины, он разбивал их о склоны Кордильер, и они оставались там, рядом с пропастями и кручами, в ожидании новых облаков, которые прибывали тем же способом и по тому же пути.
Это служило первым предзнаменованием смены сезона и конца засухи, однако местные жители по опыту знали, что потребуется время, чтобы масса облаков постепенно выросла и полностью покрыла саванну. Как-никак, до гор было триста километров, а это, что ни говори, слишком обширная территория, чтобы затянуть ее облаками с севера до юга и с востока до запада.
Пройдут еще дни, а то и недели, прежде чем густое и влажное серое одеяло распластается между пыльной землей и яростным солнцем, которое словно всеми силами старалось его прорвать. Скот ревел от отчаяния: воды, которая была ему так нужна, все не было, — а люди задирали головы в надежде отыскать хотя бы намек на то, что долгая агония когда-нибудь закончится.
Никто уже не двигался. Всякое усилие оказывалось напрасным, с тех пор как немногие выжившие животные сгрудились вокруг последних луж густой грязи, исчезающих прямо на глазах, а рискнуть скакать галопом по саванне, которая представляла собой сплошь пыль и пепел, было сущим безумием. Какой в этом смысл, если к тому времени, когда упадут первые капли дождя, льянос Венесуэлы и Восточной Колумбии успеют превратиться в голую землю, смахивающую на поле битвы после самой суровой и жестокой из схваток?
— Что можно сделать?
— Ничего. — В голосе Акилеса Анайи звучала абсолютная уверенность. — Сейчас наша единственная работа — сидеть и ждать, стараясь, чтобы нас не сразил солнечный удар, потом не ударило молнией, а под конец не унесло потоком. — Он помолчал и едва заметно улыбнулся. — Ты умеешь играть в шахматы?
