1
Я влюбился сразу в двоих; в пятницу утром, в автобусе «Эр Франс». Она — блондинка в черном костюме, осунувшееся лицо, чуть покрасневшие глаза, вид сосредоточенный и отсутствующий, пальцы сжаты на поручне над головой. Он — совсем маленький, в круглых очках с толстыми стеклами и желтой оправой, черные волосы, от геля превратившиеся в сосульки, в правой руке — игрушечный истребитель Миг-29 фирмы «Местро». Левой рукой держится за мамину юбку, при каждом толчке сползающую на несколько миллиметров, понемногу открывая бледно-голубые трусики. Даже не подозревая, что это зрелище притягивает взгляды бизнесменов, машинально наблюдающих за импровизированным стриптизом, устроенным ее ребенком, она покачивается в такт толчкам, сотрясающим автобус.
Все в ней притягивает меня и восхищает: прическа (пусть даже ее длинные волосы смотрятся, как водоросли), выцветшие голубые глаза, красота, размытая слезами, ее обручальное кольцо, свисающее на цепочке между грудей, а груди словно пытаются спрятаться; этот трогательный контраст между достоинством, воплощенным в ее облике, и возбуждением, которое она, сама того не желая, вызывает. И он — вряд ли ему больше трех-четырех лет, пухлые губы, горло, вибрирующее под шум реактивных двигателей его истребителя, — эти узнаваемые из тысячи манеры упрямого мечтателя, маленького отшельника, поневоле создавшего свой замкнутый мир, куда он пытается убежать, — а окружающие неотступно преследуют его.
— А мы с дедулей вчера, — сообщает он, опустив истребитель на плечо бизнесвумен, поглощенной разговором по мобильнику, — ходили смотреть американский военный корабль.
— Только если «Асахи Глас» уступит нам свое акриловое стекло, — отвечает женщина, щелчком смахивая истребитель с плеча.
— Ра-та-та-та-та! — разражается очередью Миг-29, поливая ее огнем из пластиковых пушек.
Враг отворачивается.
— Он был такой большой, что даже я вместе с моим самолетом мог бы там поместиться, — настаивает мальчик, призывая в свидетели бухгалтера, сидящего в кресле напротив. — Я вышел бы из кабины, а капитан бы меня спросил...
— Ты мешаешь людям, Рауль, — говорит ему мать так печально, что у меня перехватывает дыхание.
Покрасневший бухгалтер возражает с видом человека, застигнутого на месте преступления, отводит взгляд от ее обнаженного живота, маячащего на уровне его носа, и вновь погружается в свои столбцы цифр.
— А капитан бы меня спросил: «Ну что, Рауль, хорошо повоевал?»
— Не говори так, милый. Война омерзительна. Нельзя воевать «хорошо».
— Зачем же тогда война?
Растерявшись, она ищет ответ и видит, что я улыбаюсь. Я только что провел три дня на семинаре в Монте-Карло и забыл снять свой бедж «Hello! My name is Nicolas Rockel (France)".
[1]
Я похож (костюм — галстук — мобильник) на окружающих нас клерков. Но выгляжу так, будто нахожусь в розыске: лицо викинга, выброшенного волной на берег, взлохмаченный, с шестидневной щетиной. Надеюсь, это как-то компенсирует «классический наряд», под которым я прячу себя настоящего — того, кто необходим, когда приходится убеждать угрюмых людей, призванных обращать в прибыль плоды моего бреда.
— Зачем же тогда война? — настаивает Рауль.
— Позвольте, я ему отвечу.
Слегка удивившись, она пожимает плечами, и этот жест можно истолковать скорее как отказ, нежели одобрение. И пока автобус подруливает к трапу, я говорю:
— Ни за чем, Рауль. Война ни за чем не нужна. Просто люди ее устраивают. Когда они уходят сражаться, им кажется, будто они освобождаются от всего, что их держит: работы, семьи...
Она окидывает меня ледяным взглядом, поворачивает увлеченного моими словами ребенка к открывшейся двери автобуса, подталкивает к самолету.
— Зря вы ему это сказали, — бросает она сквозь зубы. — Его отец только что разбился в Боснии.
Я умолкаю на полуслове. Я хотел сказать Раулю, что его истребитель «Местро», поливающий игрушечным огнем все вокруг, имитирующий звуки выстрелов из настоящих пушек (в тот момент, когда его держат снизу за фюзеляж), — этот истребитель изобрел я.
Я мало знаю столь глупых слов, как «смертельно влюбиться». Любовь не убивает, она спасает, выталкивает из губительных глубин. Как землетрясение — следствие тектонических сдвигов на океанском дне, о которых никто даже и не подозревает, порой приводит к возникновению острова. Между восемнадцатью и тридцатью годами я пережил три страсти: неудачу, ошибку и трагедию. С тех пор меня мотает: тайные связи, дружеская влюбленность, уик-энды с подругами в чужих городах. Когда девушка заходит слишком далеко в своих мечтах, я везу ее обедать на ферму, и за нее берется Луизетта. Луизетта живет уже с тремя поколениями нашей семьи, как она сама говорит; она растила меня, пока мать путешествовала; она научила меня любви в пятнадцать лет, и сегодня она ревностно оберегает мой покой, отваживая всех потенциальных невест — обвиняет меня во всяких извращениях, намекает на огромные долги или же сразу после десерта очень мило предлагает научить водить трактор, дабы продемонстрировать, что их ожидает. Пять или шесть раз, когда я считал, что действительно встретил женщину своей мечты, я надеялся, что она пройдет испытание. Но Луизетта всегда побеждала, и я вновь возвращался в режим ожидания — в преддверии новых разочарований. Словом, я был счастлив, поскольку у меня было все.
По крайней мере — внешне. И в конце концов я сам в это поверил.
Я прохожу через салон «Открытое небо», куда у меня билет, и сажусь в эконом-классе напротив высокой блондинки и ее маленького сына. Делая вид, что наконец-то отыскал свое место, я полностью полагаюсь на судьбу, но при моем приближении она раскрывает газету: судя по всему, больше я для нее не существую. Ничего, не страшно. Времени полно.
— Командир корабля Борг и члены экипажа, — воркует стюардесса в микрофон, — счастливы приветствовать вас на борту «Макдоналда»... Простите, «МакДоннел Дугласа», — поправляется она, сдерживая смех.
Я поворачиваюсь к Раулю, улыбаясь ее оговорке. Мальчик крутит указательным пальцем у виска и толкает локтем мать:
— Мама, она сказала «МакДо»!
— Тише, Рауль, — отвечает та, перевернув страницу.
Рауль разочарованно смотрит на меня. Я сочувствую ему с покорным вздохом: взрослые никогда не способны правильно оценить происходящее. Оговорку стюардессы, замешательство и сдавленный смех, когда она быстрым шагом идет по проходу, теребя завязки своего спасательного жилета, замечают только двое: я и Рауль. Остальные торопятся до взлета позвонить по мобильнику, галдят, гомонят, суетятся — как будто им осталась одна-единственная, последняя затяжка, прежде чем потушить сигарету.
