— Я иду с ними на вечеринку в «Бэн-Душ»
[26]
. Это важно для будущего. Встретимся завтра в Музее естественной истории, если хочешь. Тебя не затруднит проводить монсеньора?
Мы смотрим ей вслед, она занимает место в шеренге победителей, размахивающих своими статуэтками.
— Вы знаете, я могу сам себя проводить, — говорит старик. — Мне по прямой на метро.
— Пойдемте.
Я поднимаюсь, он идет следом, петляя между столиками. Ко мне тянутся три руки с меню, чтобы я оставил автограф, ведь я парень победительницы. Какой-то журналист спрашивает, где я теперь снимаюсь. Продюсер в пиджаке сливового цвета, обнимая меня за плечи, отвечает, что у него есть для меня один проект. Я предлагаю им катиться куда подальше. Ну и натворил же я дел! Как раз тогда, когда лучший тренер мира поверил в меня. Только мои мечты начали сбываться, как все опять пошло прахом.
На сцене Талья продолжает свою пиар-акцию. С жадностью внимает каждому слову, рассыпается в благодарностях, бурно выражает удивление. Любая девушка на ее месте повела бы себя точно так же. Не выношу, когда она такая. Ищу глазами кюре — он у раздевалки в окружении порноактеров. Каждого называет по имени, расцеловывает, интересуется новостями, утешает Изис, уверяя, что она победит в следующем году, благодарит маму Мелоди за вкусный конфитюр. Такое впечатление, что он здесь всех знает и все его обожают. Я знаком показываю ему, что жду на улице.
Он выходит минут через двадцать, извиняется: столько дел. Мы идем к станции.
— Вас что-то беспокоит?
Я отвечаю, что его присутствие на подобном вечере означает одобрение всего самого отвратительного, что есть в порнобизнесе.
— Естественно, я все это осуждаю, ну и что? Это не повод, чтобы оставаться дома и запираться на ключ. Или вы думаете, сидя перед телевизором, я могу кого-то спасти? Или молитвы помогут этим доверчивым молодым людям, брошенным на произвол судьбы, ставшим жертвами пороков, наркотиков, болезней и рабства?
— Нет, но принципы…
— Пусть другие беспокоятся о принципах. Я человек действия. Чего вы ждете от меня? Церковь отправила меня на пенсию, а порноактерам я нужен. Вот я и выслушиваю их, пытаюсь ободрить, молюсь за них, какую бы религию они ни исповедовали и чем бы их ни принуждали заниматься. Но я понимаю, у вас свои принципы, и сам могу добраться до дома.
Четыре станции мы проезжаем молча, а потом старик спрашивает, что я собираюсь сделать для Тальи.
— А вы?
Он опускает голову, пряча подбородок в воротник, склоняет голову и, положив руки на колени, начинает покачиваться на откидном сиденье.
— Она попросила меня просветить ее, порекомендовать книги, которые нужно прочесть, рассказать о законах общества. У нее сильная тяга к знаниям. Не для того, чтобы блистать, нет, просто, чтобы чувствовать себя спокойно. Чтобы не бояться оценки других, чтобы ни от кого не зависеть, не ошибаться и не дать себя обмануть. Я делаю что могу, но мне восемьдесят восемь лет.
В моем пристальном взгляде читается вопрос: «Ну и что?» Духовный наставник порноактеров разглядывает черные стены за стеклами притормаживающего поезда.
— Не знаю, сколько я еще смогу помогать ей не сбиться с пути истинного…
— С пути истинного? Что это, по-вашему?
— У каждого он свой, Руа. Человек для того приходит на землю, чтобы следовать своим курсом, источать свет, менять окружающий мир… К несчастью, чаще всего у него это не получается. Обстоятельства сбивают нас с пути, общество подавляет, время заставляет измениться. Как бы я хотел, чтобы Талья сохранила свою чистоту. Пока ей удается защищаться от самого худшего, но этого недостаточно. Ей надо идти дальше, а я уже стар. Вокруг нее множество разных знаков… Вы, например.
Я спрашиваю, в чем он увидел знак.
— В том, как вы встретились, в том, что она рассказывала мне о вас… Ваши детские мечты, отношения с Францией, ваши утраченные иллюзии, которые еще больше сближают вас с ней… И потом, сообщение, которое вы получили.
— Да что же это за сообщение, черт подери?
— Она скажет вам завтра, а я приехал.
Мы выходим из метро. Тихий, унылый квартал. Он идет медленно, понурив голову, стараясь не наступать на стыки плит тротуара, словно ему не восемьдесят восемь, а восемь лет. Останавливается перед пешеходным переходом.
— Знаете, Руа, жизнь часто дает нам второй шанс, как хозяйка дома, которая предлагает добавки, но если мы и им не воспользуемся, то больше она никогда не предложит.
— Вы мне это говорите?
— В большей степени себе. Меня мучают угрызения совести. Когда-то я не смог помочь одной девушке, хотя был обязан. Я повстречал ее в деревне, куда меня направили, когда я вышел на пенсию и уже не служил духовником у артистов. Она была совсем девчонкой, я устроил ее киномехаником в клубе. Она заучивала сцены наизусть, у нее был талант, а главное — в ней был огонь. Я сам подтолкнул ее к карьере актрисы, хотел с ее помощью оживить в себе увлечения юности, а жизнь взяла и сломала ее. Из-за нее я вел себя безрассудно. Я отправился в Америку на съемочную площадку, в самое сердце пустыни, потому что у нее возникли проблемы. Но, приехав, я понял, что больше ничего не смогу для нее сделать, — наоборот, я только все портил. И уехал. Знаю, что ей сказали, будто я умер, но я решил, пусть будет так. Нужно было освободить ее от моего влияния, которое принесло ей столько бед… С тех пор прошло уже больше двенадцати лет… Не знаю, что стало с Жанной. Никто не знает. А я еще жив, какая насмешка, правда? Думаю, угрызения совести и бессонные ночи — это и есть ад на земле. А может, всего лишь его преддверие…
Он переходит улицу Я иду за ним, мы расстаемся перед дверью дома, больше похожего на казарму.
— Очень мило с вашей стороны было проводить меня. Она все время боится, что со мной что-нибудь случится. Если вы будете звонить ей, скажите, что я добрался до дома.
Я смотрю, как в темноте холла исчезает его тщедушная фигурка в морском бушлате. У него волнистые волосы, и в полумраке он похож на средневекового трубадура, из тех, чьи портреты красовались в моих учебниках по французскому.
На прощанье он кивает мне головой и скрывается в лифте. Автоматически гаснет свет.
* * *
— А теперь мы заслушаем мнение мадам Андре Фурк, депутата Канталя
[27]
, члена парламентской информационной комиссии по вопросам рабства и сутенерства в современном обществе. Какие чувства у вас вызвала трансляция вручения премии «Триумф секса»?
— Негодование. В очередной раз речь идет о попытке приучить общество к тому, что эксплуатация женщин и мужчин в качестве предметов сексуального потребления — это нормально, будь то явная проституция или завуалированная…
