— Так какая же встреча вам запомнилась больше всего? — настаивает господин Кандуйо с вежливым интересом, в котором уже слышится нетерпение.
Я запираю Лидиану Ланж в долгий ящик своих упущенных возможностей и храбро выдерживаю взгляд шефа. Воспоминание, которым я решил с ним поделиться, лишено прелести встреч с Лидианой, зато, может быть, куда горше: это история Бенуа Жонкера. Толстый бельгиец, весьма колоритный тип, считавшийся в восьмидесятые годы трюфельным королем верхнего Прованса, стал для меня живым укором, болезненной занозой в моей памяти. То была первая значительная проверка в моей карьере, в составе бригады города Драгиньяна, а сам Жонкер оказался тем, кого у нас зовут «клиентом зеро».
— Бенуа Жонкер? Ну, как же, конечно, помню! — радостно восклицает мой шеф. — Я обедал у него во время отпуска, летом восемьдесят пятого или восемьдесят шестого года, вместе с женой и тещей… «Трюфельница» — так, кажется, называлось его заведение? Великолепная кухня! Ах, какие слоеные пироги с трюфелями… у меня до сих пор их вкус стоит во рту. Он все еще работает?
— После моей проверки — нет.
Мы замолкаем, пока нам подают блюдо с многообещающим названием «Тарелка рыболова» — худосочную неаппетитную рыбку в окружении мидий.
— Ну, рассказывайте! — поощряет меня Кандуйо так, словно просит пикантной подливки к этой пресной еде.
И я рассказываю. В те давние времена я был чистосердечен и беспощаден — эдакий слепой поборник честности, праведный судия. И за веселым балагурством этого типа, напоминавшего не то Раймона Дево, не то Фернанделя,
[37]
мне чудились темные бездны обмана, мошенничества, финансовых махинаций. Во-первых, четвертая часть его клиентов платила наличными, тогда как в ресторанах такого рода средний показатель не превышает семи процентов. Во-вторых, все закупки трюфелей также осуществлялись за наличные, — ни счетов, ни расписок, простой клочок бумаги с указанием имени продавца, количества поставленного продукта и ценой за килограмм. Я, конечно, моментально разгадал, какие дела можно проворачивать таким способом:
— Чем вы мне докажете, что эти люди существуют на самом деле, и что вы попросту не кладете эти деньги себе в карман?
— Да я перерабатываю три тонны трюфелей в год, ко мне ведь не салат из порея ходят есть. Ерунду какую-то спрашиваете, ей-богу!
На все мои расспросы он отвечал только взрывами смеха да фамильярными тумаками в спину, что только усугубляло мою параноидальную бдительность:
— При последней проверке вы заявили, что закупали трюфели у человека по имени Альбер. Так вот, отвечаю вам, что в глазах налогового инспектора никакого Альбера не существует, и эти трюфели — чистая фикция.
— Ну и дела! Тогда чем же я, по-вашему, кормлю своих клиентов?
— А их тоже не существует. По крайней мере, двадцати пяти процентов из них точно нет, поскольку они, по вашим словам, заплатили наличными; вы же вполне могли снять эти деньги с собственного счета, якобы для покупки трюфелей, а потом внести обратно, в качестве выручки.
— Ну, вы даете! Глупей ничего не придумали?!
— Учитывая состояние вашей бухгалтерии, моя гипотеза более чем оправдана. Если это не так — пожалуйста, докажите мне обратное!
— А на что же я тогда трачу свою жизнь, — на то, чтобы ходить по кругу? Платить налоги за то, чего не заработал? Облапошивать самого себя, вкалывая бесплатно? Скажите, похож я на такого дурня безмозглого?
— Я жду от вас не психологических мотивов, а четких доказательств.
— Вы свободны в четверг утром? Тогда я беру вас с собой на трюфельный базар в Опс. Устрою вам небольшую экскурсию в реальную жизнь.
Я сделал долгую паузу, чтобы доесть свою рыбу, пока она не остыла. Заместитель управляющего слушал меня, как зачарованный, глаза его сияли. Пересказывая этот диалог, я невольно начал подражать двухслойному акценту провансальского бельгийца. И сейчас мне впервые приятно разделять с другим человеком симпатию, родившуюся задним числом к тому бедняге, которого я некогда разорил. Это вовсе не признание вины, а, скорее, нечто вроде раскаяния в излишней жестокости. Разумеется, у меня были веские причины действовать так, как я действовал, и трагические результаты моего поступка никоим образом не омрачают мое сознание исполненного долга. Но мне легче от мысли, что я могу хоть как-то реабилитировать беспечного ресторатора, которого преследовал десятью годами раньше, даже если мое намерение воздать ему по справедливости вылилось в сегодняшний спектакль за обеденным столом, с главным героем в его лице.
Господин Кандуйо хлопает в ладоши, как ребенок, при каждой реплике Бенуа Жонкера, и сдерживает эмоции из корпоративной солидарности, когда я говорю за себя. Мне не так уж неприятно чувствовать, что этот человек, чьему душевному равновесию я завидую, тоже был молод и, уж конечно, обходился с нарушителями похуже моего.
— Ну, и что же на Опском рынке?
Я продолжаю свой рассказ и с удовольствием изображаю свое поведение в самом, что ни на есть, смешном свете. Наивно рассчитывая остаться неузнанным в охотничьей куртке с капюшоном — хотя все трюфельщики на рынке моментально меня засекли, — я следил за тем, как Бенуа Жонкер покупает из-под полы у какого-то молчаливого усача несколько килограммов tuber melanosporum.
[38]
— Так это и есть Альбер?
— Ну да.
— А вы уверены, что он тот, за кого себя выдает?
— Нет. Но я его в лицо-то знаю, и мы друг другу доверяем.
— А вы попросите его предъявить документы.
— Нет уж, увольте, это ваша работа, черт возьми! Только если вы сыщете на этом рынке хоть одно удостоверение личности или чековую книжку, я готов кормить вас в своем ресторане бесплатно!
— Но как же вы проверяете происхождение купленных трюфелей?
— А вы проследите за трюфельщиками: они всю жизнь мечтали показать вам свои заветные места. Меня вон и так уже окрестили «крысой», за то что я привел сюда инспектора-шпиона… Хотя можно сделать кое-что получше — пригнать три роты жандармов, да оцепить рыночную площадь. Тогда загребайте всех подряд и стройными рядами в каталажку, товар конфискуйте, а леса обнесите колючей проволокой. И дело в шляпе. Чтобы покончить с торговлей за наличку, есть только один выход — уничтожить сам продукт.
Возмущенный до глубины души логикой этого проходимца, я покарал его максимальным штрафом и привлек к уголовной ответственности; банки отказали ему в кредитах, ресторан обанкротился, а позже я узнал из газеты «Вар-Матэн» о его попытке самоубийства.
Господин Кандуйо больше не смеется. Он испускает долгий вздох, разводит руками с видом фаталиста и просит счет.
