Я киваю, стараясь удержать подступившие слезы жгучей печали. Вот и окончилось мое приключение — такое яркое, и такое краткое, и с таким скверным исходом! Мне больно слушать Мари-Пьер: она убеждает меня оставить Изабо с не меньшей пылкостью, чем раньше, когда призывала помочь ей, — не слишком ли это жестокий способ поставить точку?!
Она провожает меня до двери с меланхоличной улыбкой, приобняв за плечи.
— Я сейчас выступаю в роли злой мачехи, но, поверьте, я тоже привязалась к этой малышке. И зря. Это совсем не то, чего от нас ждут.
Включая свет на лестничной площадке, она говорит мне, что ее котам очень понравилось играть с моим. Я вызываю лифт, отвернувшись, чтобы скрыть волнение.
— Это ведь был бродячий кот? Ой, простите, кажется, по-ученому их называют «европейскими». Он вас любил как сына.
Я оборачиваюсь к ней.
— Значит, вы и котов слышите тоже?
— И котов, и живые растения, — вздыхает она. — Проблема в том, что, стоит лишь прислушаться, и понимаешь: всё вокруг говорит.
* * *
Я вернулся домой, стараясь ни о чем не думать. Коринна и Жюльен смотрели телевизор. Сходив на кухню за банкой пива, я сел между ними на диван. Показывали какую-то американскую комедию, и их смешки притупляли мою печаль. Я утопил в «Карлсберге» воспоминание о Гийоме. В конце концов, он поступил так, как считал нужным, и я ничего не мог исправить в его судьбе. И добавить тоже не мог. В моей власти было только одно — оставить все как есть.
— Ну, и как там прошло в Ротари? — спросила Коринна во время рекламной паузы.
— Прошло… — ответил я с наигранной скукой.
Я придумал благотворительный вечер в клубе, чтобы скрыть свой поход к психиатру. Насколько отрадно мне было делить с Коринной счастье Изабо, настолько же сильно хотелось пережить горечь разрыва в одиночестве. Она искоса поглядывала на меня. Я привлек ее к себе, желая сгладить отчуждение последних дней.
— Кстати, о Ротари: забавная штука, — сказала она, но ее тон никак не соответствовал этому определению.
И, дождавшись минуты, когда Жюльен вышел в туалет, продолжала:
— Только что звонил твой друг, доктор Совенарг. Похоже, он ничего не знал об этой вечеринке.
Не смутившись, я спросил, что ему было нужно.
— Договориться, чтобы я подежурила у одного больного на дому. Я взяла себе ночные часы. У меня сейчас нет причин отказываться, а, кроме того, мне почему-то кажется, что ты предпочитаешь спать в одиночестве. Так или нет?
Я еще крепче обнял ее за плечи.
— Жан-Люк… Мне кажется, или ты занимался с кем-то любовью сегодня вечером?
В ее голосе было столько интуитивного понимания и надежды, что я не стал отрицать.
— Спасибо, — сказала она, опустив глаза.
И это не было иронией, скрывавшей душевную боль. В ее голосе звучала искренняя благодарность, — я просто не поверил своим ушам. Она снова взглянула на меня и добавила:
— Вот единственное средство, которое поможет мне перестать терзаться из-за моего футболиста.
Ее реакция потрясла меня. Поскольку я молчал, она спросила:
— Хорошо было?
— Да никак.
— И мне тоже никак. Значит, квиты?
Коринна произнесла это тоном маленькой девочки — такого я от нее никогда не слышал. И ответил:
— Квиты. Я люблю только тебя.
Вошел Жюльен и спросил, что я предпочитаю: сыграть с ним в Vice City или досмотреть эту дрянь?
— Лично я иду спать, мальчики, — решила Коринна и легко вскочила с дивана. — Это моя последняя свободная ночка, надо ее использовать.
Она многозначительно взглянула на меня, и мой ответный взгляд выражал такое же влечение. Поиграю полчасика с ее сыном, а потом забуду в ее объятиях о моей измене с незнакомкой — пусть и не состоявшейся.
Она уже шла наверх по лестнице, когда я спросил, далеко ли находится место ее ночных дежурств. Коринна ответила, не оглядываясь:
— Вот ты мне и скажи: это в замке Гренан.
20
Неделю назад он упал в парке и ударился головой о дерево. Хирург счел необходимым прооперировать его, чтобы удалить гематому, но общая анестезия спровоцировала у него перемежающееся помутнение сознания. По словам Коринны, это не был типичный «альцгеймер», однако болезнь послужила ему предлогом, чтобы забыть свою жену. Когда Ядна приходила в сторожку навестить его, он называл ее «госпожа мэрша» и спустя несколько минут отсылал в замок.
Зато меня он узнал сразу. Я воспользовался контрольной поездкой на расположенную поблизости лесопилку, чтобы привезти ему свежие круассаны к завтраку, как раз в то время, когда у Коринны заканчивалось ночное дежурство.
— Ваша подруга очаровательна, а уколы делает просто божественно. Конечно, не будь ее здесь, вы никогда не откликнулись бы на мое приглашение. Это ведь я попросил доктора… как его там…
— Совенарга.
— …прислать мне самую хорошенькую медсестру в кантоне, и оказалось, что это именно она; нормальные люди называют это совпадением. А вы по-прежнему нормальны, Гийом?
— Меня зовут Жан-Люк.
— Моя жена тоже была создана для семейного счастья, но мы с ней разошлись на жизненном пути. Никогда не женитесь, друг мой, если вас страшит одиночество.
И он с довольным вздохом вытянулся на своем узком ложе — специальной медицинской кровати, которая стояла в центре лаборатории, занимавшей весь нижний этаж старинной лачуги; справа от постели находился муравейник под стеклянным колпаком, слева — большая клетка, где метались крысы. Вдоль плинтуса периодически пробегала крошечная мышка, она глядела на них сквозь решетку, словно пришла в тюрьму на свидание, и исчезала, юркнув обратно под мебель. В общем, здешняя гигиена оставляла желать лучшего, но Коринна видала и не такое, а сам Виктор Пикар, даже с забинтованной головой, держался героем.
— Ну, пока, милый, — сказала она, чмокнув меня в уголок рта. — Шарлотта придет через четверть часа.
Ночные бдения не слишком утомляли ее. Единственный тяжкий момент, как она говорила, наступал в момент пробуждения больного. Старый ученый принимал ее то за свою мать, то за медсестру концлагеря Маутхаузен, и шепотом умолял раздобыть ему гражданскую одежду, чтобы пуститься в бега. Или же он садился на кровати, спускал ноги на пол, протирал глаза, смотрел на нее и простодушно спрашивал:
— Так! Скажите мне, кто я?
Коринна нашла в Интернете биографию старика и рассказывала ему о его детстве, о том, как он воевал, а потом учился в Принстонском университете, о его всемирно известных работах по поведению муравьев, о его спорных публикациях, посвященных квантовой физике в приложении к парапсихологии. Она сильно подозревала, что он симулирует провалы в памяти, желая посмотреть, чем она будет их заполнять, но так же, как и я, искренне привязалась к этому несносному старому чудаку.
