— Я не верю в реинкарнацию, я верю в силу человеческой мысли. Сейчас я помогу вам осуществить один эксперимент, — объявил он, уступая мне место за компьютером. — Откройте-ка этот файл.
Я осторожно напомнил, что уже сделал это. Он был явно разочарован, даже раздражен и спросил, пожав плечами.
— И о чем же мы тогда говорили?
Я снова деликатно посвятил его в историю Изабо, начав рассказывать о ее связи с Гийомом, но он бесцеремонно прервал меня:
— Ну, так возьмите да измените ее потустороннее бытие. Была она действующим лицом драмы, о которой вам рассказали, или не была, теперь она существует благодаря силе вашего воображения и эмоций, внушенных ею. Значит, не бросайте ее в этой передряге, не давайте водить себя по кругу в этом прошлом, которое скверно кончается и не позволяет ей обрести покой. Возьмите власть в свои руки! Перепишите историю, поместите вашу любовь в другие обстоятельства, придумайте другие события и счастливую развязку.
Он давится кашлем и, кое-как справившись с приступом, продолжает:
— Она ничего не может достичь без вашей помощи. Сознание мертвых бессильно выстраивать реальность, оно только покоряется ей. Именно это и называют адом. Другими словами, это фатальная зависимость от их собственной памяти и чужих чувств. Они способны лишь воссоздавать то, что утратили, из воспоминаний о себе, которые пробуждают у живых, из вымыслов, которые внушают нам… Но только мы, живые, обладаем властью воздействовать на пространство и время, чтобы изменять судьбы мертвых.
Глаза его лихорадочно горят; он вцепляется мне в руку и провозглашает, отчеканивая каждое слово:
— Законы квантовой физики неоспоримо свидетельствуют о том, что каждую минуту наши решения создают миллиарды потенциальных вселенных, параллельных миров — все равно, в будущем, в прошлом или в текущий момент! Пространство и время — всего лишь продукт нашего мышления, черт возьми! Ничто не существует за пределами нашего сознания, ничто не имеет смысла! Свет, в зависимости от детектора, которым его измеряют, представляет собой то волну, то частицу, однако классическая физика утверждает, что это невозможно, что нельзя быть и тем и другим, но результат налицо, а людям на это начхать: мы живем так, словно вселенная подчиняется нашим законам, словно прошлое застыло навеки, как мошка в янтаре! Так возьмите власть в свои руки, старина, исправьте историю, постройте иной мир по своей мерке, спасите Изабо, измените ее жизнь, переиначьте ее смерть, создайте нечто новое!.. Сейчас вы увидите, какое ничтожество мне присылают днем, — добавляет он, почти шепотом. — Скорей бы вечер, чтобы вы вернули мне Коринну.
Входит дневная сиделка, открывшая дверь своим ключом. Я здороваюсь с ней, прощаюсь с Виктором Пикаром, который хитро подмигивает мне, хотя подбородок у него дрожит, и потихоньку ретируюсь, услышав напоследок, как он спрашивает голоском благонравного мальчика, не помнит ли она его имя, и что она носит под платьем.
* * *
В тот же вечер, запершись в своей комнате, я сажусь, закрываю глаза и мысленно восстанавливаю свой приезд в замок в 1429 году. Я только что вернулся из Орлеана, который мы освободили от англичан вместе с солдатами Куртелена де Гренана. При штурме крепости Турель, куда нас послала Жанна д'Арк, я спас жизнь барону, и он не желает более расставаться со мной. Во время пира, устроенного в мою честь, я знакомлюсь с его юной супругой. И вот в наших глазах мгновенно вспыхивает любовь, безумная, не рассуждающая, всецело захватившая и ее и меня. Родители Изабо замечают это, упрекают Куртелена в том, что он привел в дом столь бесстыдного гостя, но барон слишком пьян, чтобы принять во внимание их слова.
Поднимаясь в свою спальню, он падает на слугу, который несет канделябр, освещая ему дорогу, огонь перекидывается на гобелен, а потом охватывает и весь замок. Куртелен де Гренан сгорает заживо, пытаясь обуздать пламя, родители Изабо погибают от угара в своей постели, кухонная девка Клотильда тонет в пруду при героической попытке набрать воды, чтобы залить огонь, а я в самый последний миг успеваю спасти Изабо. Оставшись вдовой в семнадцать лет, она наследует замок, который реставрируют по нашему вкусу, и аббат Мерлем венчает нас, по истечении траурного срока.
Довольно скоро Изабо беременеет и производит на свет девочку, которой мы передаем наше страстное увлечение живописью, и которая станет талантливой художницей. Родительские утехи, доставляемые нам дочерью, никоим образом не мешают нашему плотскому союзу: мы любим друг друга с неизменной силой до самой старости, до того мгновения, когда рухнувшее дерево убьет нас обоих — нас, но не нашу историю, которая тут же продолжится в потустороннем мире.
Почувствовав, что этот новый вариант нуждается в материальном воплощении, то есть, в письменной форме, я набираю текст на компьютере, делаю копию и распечатываю его. Затем ложусь и засыпаю, стараясь сконцентрироваться на тех же мыслях, чтобы и во сне продолжать конструировать судьбу, которую дарю Изабо.
Шесть часов спустя я просыпаюсь обессиленный, опустошенный и — с облегченной душой. Кофе, тартинка, душ, чистый лист бумаги. И в тот же миг Изабо берет меня за руку и направляет мое перо, рассказывая о том, как она счастлива, какая новая жизнь нежданно открылась перед ней. Целая вечность счастья, новых семейных обязанностей, которые она познает с наслаждением. Она горячо благодарит меня за то, что я помог ей родить наконец наше дитя, спрашивает, как бы я хотел назвать свою дочь. Не задумываясь, я отвечаю: Лидиана. Ибо в этом имени таится всё — молодость, очарование, энергия, талант… В нем воплощена моя тоска по иной жизни, несбывшейся жизни, что могла стать моей, если бы пять лет назад я доверился любви, которую внушала мне юная художница; со временем эта тоска перестала отравлять мое сердце, она зажгла его новым огнем.
Вернувшись с ночного дежурства у нашего чародея Виктора Пикара, Коринна обнаружила меня в халате среди разбросанных листков, которые я перечитывал. Я поведал ей историю о пожаре в замке, о смерти троих Гренанов и незаконной сводной сестры, словом, о потрясающей перемене участи, которая освободила Изабо. Коринна отнеслась к этому весьма скептически, она ответила, что я забыл разбудить Жюльена: конечно, сегодня последний день занятий, но мое сочинительство — не причина, чтобы позволять ему прогуливать уроки.
Устыдившись, я начал торопливо готовить завтрак. Коринна рассказала, что Виктор Пикар замучил ее вконец: ночью он трижды вставал, чтобы открыть клетку с крысами, — она боится, что не выдержит такого режима. Я успокоил ее, как мог, и повез Жюльена в лицей.
Он сидел, скрестив руки поверх ремня безопасности, и молча глядел на меня. Мы с Коринной старались как можно дольше держать его в неведении относительно невидимого вторжения Изабо в нашу жизнь, но видеоигры настолько приучили его к виртуальной стороне бытия, что он просто не мог этого не заметить.
— Как у вас с мамой, не слишком внапряг? — спросил он через минуту со смесью сдержанности и развязности, — это была его манера выказывать свое уважение к нашей интимной жизни.
