Книга Явление, страница 10. Автор книги Дидье ван Ковелер

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Явление»

Cтраница 10

Мне тяжело дышать, и я судорожно впиваюсь в запястье Франка.

– Ты хочешь сказать, что художник нарисовал отражение Пуркинье-Самсона?

– Я ничего не хочу сказать: это говорят они. Художник 1531 года изобразил на своей картине оптический феномен, открытый в XIX веке. Ладно, проехали. Это не самое страшное. Основные трудности начинаются – во всяком случае, начнутся у тебя; лично я нахожу это бесподобным – при двухтысячекратном увеличении денситометром в глазах можно увидеть отражения других людей, в числе которых уже известный тебе Хуан Диего, разворачивающий свой плащ, а заодно и наблюдать отражения Чернинга, Войта и Гесса. Как если бы создатель картины решил преподать полнейший урок офтальмологии студентам, родившимся четыре века спустя. Удачи тебе!

И он возвращает мне отчеты. Я как можно более безучастно осведомляюсь, заслуживают ли, на его взгляд, перечисленные эксперты доверия.

– Мне они не знакомы. Зато начиная с 1976 года мы имеем Альвареса, Хосе Ахуэду, профессора Грау, директора мексиканского научно-исследовательского института, и Тонсманна из Корнеллского университета Нью-Йорка, также исследовавших глаза Девы и подтвердивших предыдущие свидетельства. Тебе остается уповать только на чудо, – с натужным смехом добавляет он, – иначе я плохо представляю себе, как тебе удастся выставить их шарлатанами.

Я вдруг замечаю, что из духовки валит дым, откладываю бумаги и, обжигаясь, вынимаю сандвичи. Они все обуглились, ссохлись, верхний ярус свернулся в форме пагоды. Огорченно вздыхая, я задвигаю противень обратно и облокачиваюсь на Франка.

– Ты в порядке? – волнуется он.

– В порядке.

– Все-таки едешь?

Я легонько отстраняюсь, целую его в уголок губ.

– Если хочешь, можешь остаться сегодня на ночь. Он смущенно отводит глаза к дверце духовки.

– Ты ведь знаешь, я бы с удовольствием…

И его многоточия утопают в моем расстроенном, но отчужденном взгляде. Я договариваю:

– Но ты уже занят. Кто она? Новенькая?

Он кивает.

– Отслоение сетчатки, – уточняет он таким тоном, будто это смягчающее обстоятельство. – Мы вместе оперировали ее в январе, помнишь?

– Нет, – отвечаю я, не желая быть доверенным лицом.

– Да нет же, ты должна помнить, оперная певица… Керстин Блесс.

– Ах да. Молоденькая.

– Сейчас она поет в «Кармен», освобождается в полночь.

Я бросаю взгляд на часы, выпроваживаю его похлопыванием по плечу, что, надеюсь, будет воспринято как знак моего благословения, и остаюсь ужинать в одиночестве в компании с клубничным йогуртом. Остается только гадать, чем именно – гордостью, неловкостью или почтительностью объясняется его бегство, но предлог вымышлен. Мне достаточно было открыть свой еженедельник. Когда малышка Керстин приходила на послеоперационный осмотр, то дала мне приглашение, где я отметила все вечера, когда она исполняет партию Микаэлы. Сегодня у них выходной.

Я бросаю в мусорное ведро стаканчик йогурта, мою ложку и поднимаюсь наверх почистить зубы. Прежде чем раздеться, я включаю компьютер, чтобы проверить почту. И пока смываю остатки косметики, принтер выдает мне присланный из Ватикана перевод заключений предыдущих экспертиз.

Я не стала продолжать спор с Франком, но перечисленные им эксперты, должно быть, обкурились ладаном: как луч офтальмоскопа, проецированный на плоскую ткань, мог заполнить объем глазного яблока и выявить отблеск на внешнем ободке зрачка? Все равно что заключить, что индеец носил плащ с трехмерным изображением.

Когда я уже забираюсь в постель, соседский ребенок начинает реветь. Сюсюканья матери, громовая колыбельная отца и перекрывающий все эти крики оглушительный звон погремушек. Я чисто символически три раза ударяю в перегородку, отделяемую от их стены лишь пенопластовой прокладкой, в отместку за их визги «Тише!» во время предсмертной агонии моей собаки. Ненавижу этих людей. Мать семейства вот уже три недели как здоровается со мной. Верно, зрение ухудшается.

Я вынимаю из ночного столика снотворное и ватные шарики для ушей, внезапно передумываю, хватаю телефон и наугад набираю подчеркнутый красными чернилами на визитной карточке адвоката дьявола номер. Если сейчас, без четверти полночь, он подходит к телефону – я лечу в Мексику. Орел или решка, единственный способ покончить с сомнениями, порывами, отговорками и угрызениями совести.

– Pronto? [3]

Мне кажется, я узнаю его сиплый голос.

– Это профессор Кренц. Я не разбудила вас?

– Только не ночью. Чем могу быть вам полезен?

– Я принимаю ваше предложение.

– По каким причинам?

Ответные слова так и застревают у меня в горле. В его голосе я улавливаю почти что осуждение – во всяком случае, недоверие. Я воздерживаюсь от ответа: вопли соседского ребенка, глаукома топ-модели, воскресный обед и вранье любимого человека. Поэтому лишь роняю:

– Вы взяли трубку, монсеньор.

– Простите?

– Если бы вы не взяли трубку, я бы отказалась.

На другом конце провода воцаряется молчание. Через несколько секунд ледяной голос кардинала Фабиани отчеканивает:

– Вы хотите сказать, что причиной явилась случайность?

– Ну и любопытство…

– Этого недостаточно, – обрывает он меня. – Я ожидаю от вас полной отдачи, глубокого анализа, сомнений, чувства неприятия, ярости. Если вы на это не способны, я обращусь к другому специалисту. Прочтите двадцать восьмую страницу только что полученного вами перевода, и если не ощутите себя причастной, осмеянной в ваших убеждениях, то перешлите мне обратно командировочное предписание.

Он вешает трубку. В полном недоумении я вынимаю распечатанные листы из лотка принтера. На двадцать восьмой странице описаны два якобы имевших место чуда, заявленных на канонизацию Хуана Диего. Не успеваю я дочитать до конца историю первого случая, как уже приведена в желаемое адвокатом дьявола состояние.

Маленький мальчик отправляется на рыбалку. Неудачно закидывает удочку, и рыболовный крючок попадает ему прямо в глаз. Мать тотчас отводит его к известному окулисту, но тот заявляет, что в данном случае медицина бессильна: глаз безвозвратно потерян. Не помня себя от горя, она бежит в собор Гваделупской Богоматери и взывает к плащу: «О Хуан Диего, которого собираются провозгласить святым, умоляю тебя, помоги моему мальчику!» Затем отводит ребенка к еще более известному офтальмологу и просит его все же попытаться провести операцию. Профессор осматривает ребенка и объявляет, что не может взять в толк, зачем она обратилась к нему: операция уже проведена, причем чрезвычайно успешно: шрам – просто произведение искусства.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация