Прямо над ягодицами, внизу спины, у нее был тонкий пласт нежного белого пуха, некоторые мужчины говорили ей об этом. Часто у нее возникало желание попросить кого-нибудь из них, хотя бы из тех, которым, как она думала, она могла доверять, чтобы они сфотографировали ее анус во время отдыха или игр. Таинственное очарование, думала она. Но никогда не было подходящего момента, а еще чаще они слишком торопились, не успевая испробовать ее анус, не успевая сделать передышку, и им не хватало времени на этот странный подарок.
Она вытянула язык во всю длину, и ей пришлось спрятать нос прямо в расщелину. Привычный запах мужчины, дерьма, похоти, временами отвратительный, но все же притягательный и околдовывающий.
— Глубже, девочка, глубже, — сказал он.
Она раздвинула его ягодицы сильнее, чтобы проникнуть еще глубже. Его задние мышцы расслабились и все меньше сопротивлялись мягкому проникновению. Укротитель Ангелов присел еще на несколько дюймов, согнув колени, почти опустился на корточки, чтобы быть для нее более доступным. Корнелии приходилось двигаться с ним в унисон, опустить голову вместе с его телом, которое было для нее раскрыто.
Теперь она достаточно глубоко просунула язык в его отверстие. Структура внутренних стенок была и грубой, и мягкой, дьявольский коктейль его секреций и ее собственной обильно выделенной слюны. Она протискивалась глубже, и он был удивительно горячим, каждое движение ее языка вызывало дальнейший невидимый трепет, он отдавался во всем его теле. Все резче она ощущала языком его вкус, запах становился более едким, а когда она вытянулась, чтобы погрузить свой рот в его жесткую плоть, боль в согнутой шее усилилась.
Догадываясь, что теперь он не будет возражать, Корнелия отняла руку от его раздвинутых ягодиц, просунула в промежность и схватила его яички. Они были полны, почти что вибрировали. Она почувствовала, что его хуй стоит, тверд, как сталь, смертельное оружие, которое скоро атакует, заполнит ее.
Теперь движения ее языка не ослабевали, на автопилоте она пробиралась ближе, к зловонию его кишок, к отдаленному сердцу, ее старательность родилась от отчаяния, ее миссия усладить Хозяина и спровоцировать его оргазм теперь была условием ее собственного выживания. Она не могла больше дышать ртом, как ныряльщик. Она должна была особым способом использовать носовое дыхание, каждый раз, когда чувствовала, что легкие вот-вот лопнут. Адская боль в коленях, ритмично скребущих о ламинированную поверхность, и мускулы ее промежности не могли больше выдержать этой пытки — неудобства коленопреклоненной позиции с раздвинутыми бедрами.
Вскоре Корнелия поняла, что не может больше продолжать, ей хотелось хотя бы на минутку передохнуть, медленно оторвать язык от его задницы, и пусть за этим последует дальнейшее наказание, но Укротитель Ангелов неожиданно взревел, и она почувствовала, что он кончил, услышала, как он обрызгал пол и упал на бок, отодвинувшись от ее лица и дав ей время на то, чтобы отдышаться.
Несколько минут они оба сидели спокойно, сохраняя глубокое молчание, в нескольких дюймах друг от друга, и пот стекал по их измученным телам.
В конце концов Укротитель Ангелов сказал:
— Было хорошо, Ангел Смерти. Очень хорошо. Ты очень талантливая девочка. Мысль о том, какой чудесной ты можешь быть хуесоской, приводит меня в трепет… Но у нас ведь много времени, не правда ли?
Да, у них было много времени.
Корнелия знала, что испытание могло продолжаться и продолжаться, слишком много существует способов поиздеваться над ней.
— Стой там, — сказал он. — Мне нужно вымыться.
Он поднялся, с его наполовину твердого члена все еще капало, и направился в ванную комнату.
Корнелия содрогнулась. За окном садилось солнце, близился вечер, еще одна лондонская ночь, полная ожидания, желания и опасности. Она вздохнула.
Некоторое время она вслушивалась в падающую под душем воду, пока этот безжалостный человек, которого она встретила в Интернете, смывал со своего тела пот и сперму. Она могла представить себе, как обжигающе горяча эта вода.
И это только охлаждало ее чувства, но она знала, что не должна одеваться, даже частично, она должна оставаться голой и полностью доступной для него. Для следующего этапа пытки.
Она снова подумала о своем детстве.
Об улице Филадельфии, на которой она росла. Запах палых яблок, стоячие пруды, в которые, когда лето выдавалось слишком жарким, она и живущие по соседству дети робко опускали пальцы ног. Корнелии вспомнилась смена времен года, голоса прошлого. События, которые оставили на ней отпечаток, легкий, даже незначительный, но до сих пор живой в ее памяти. Она хотела понять свою потайную болезнь, свои постыдные желания, понять эту гонку за извращенной нирваной, в которой, казалось, она желает принести себя в жертву неистовому осквернению. И в этом была радость, потому что это значило — она существует, она жива.
А другие — нет.
Мужчины и женщины, которых она отправила на небеса. За деньги. За книги. Ее разум не знает морали и общественной пристойности. Корнелия не родилась такой плохой. Но она стала инструментом своей собственной похоти и ужасающих желаний, а потому другие должны страдать.
Она редко задумывалась о своих бывших жертвах. Действительно, никогда не задумывалась над тем, способна ли вообще испытывать чувство вины.
Она также помнила, и от этих воспоминаний саднило веки, тех, кого она хотела, тех, кого даже любила, тех, с которыми так и не смогла сблизиться.
И в тот момент она осознала, что именно об этом кричали все книги Конрада Корженьовски. Почему она не увидела этого раньше? Она так легко могла оказаться одним из его персонажей, одной из сонма прекрасных и проклятых.
— Действительно чудесный вид, — сказал Укротитель Ангелов, оглядывая ее сверху донизу. Он принял душ и вернулся. Теперь он был одет в тугие джинсы, вытертые на коленях. Голый торс.
Порой тишина может длиться вечно, и многое останется невысказанным, в этой тишине утонут и неясный страх, и ожидание, и замешательство, и с агонизирующей медлительностью в итоге проступит реальность.
Укротитель Ангелов и Корнелия смотрели друг на друга в гаснущем свете дня, и комната в Белсайз Парк была полна невысказанным томлением. Они оба были задумчивы и внимательны, словно насекомые, лежащие на лабораторном столе и смотрящие на угрожающую дугу медленно приближающегося скальпеля.
Нечто внутри, повинуясь желаниям ее пизды, взывало к тому, чтобы закричать. Это нечто хотело громко заорать, пронзительно завизжать, взорваться: «Возьми меня, используй меня, сейчас! Раздери меня на части, распни меня этим своим хуем и преврати в никчемную шлюху, да я и есть…» Но Корнелия держала свои желания под контролем — она продолжала молчать.
Большинство ее Хозяев уже заставили бы ее ползать по комнате с раскрытой, сырой и красной дыркой, продолжающей выделять смазку, раздразненную их сексуальными усилиями, или навешали бы на нее странных предметов, созданных для унижения, или приказали бы ей опуститься на колени и открыть рот, чтобы полить ее удивительным жаром своей мочи. Они проверяли бы, насколько далеко она позволит им зайти в своих издевательствах, насколько далеко простирается ее подобострастие.
